В противоположность этому «Второй Уолден» был задуман не как предупреждение, а как противоядие от тоталитаризма и, в более широком плане, как практический рецепт, отвечающий на трудности послевоенного восстановления западных обществ. Скиннер понимал свою утопию как методологическое лекарство от кошмара раздавленных душ, лекарство, которое, как он настаивал, превосходит любые обычные предлагаемые политические, экономические или духовные средства. Идею о том, что ответ – в «демократии», он считал смехотворной, потому что это политическая система, которая лишь создает иллюзию свободы, в то же время препятствуя господству науки. Обещание «свободного рынка» как целительного лекарства для послевоенного общества было, по его мнению, такой же пустой мечтой, поскольку рынок поощряет разрушительную конкуренцию между людьми и классами. Скиннер также отверг новый гуманизм экзистенциализма, рассматривая его как питательную среду для пассивности, и считал религию худшим лекарством из всех, увековечивающим невежество и подрывающим научный прогресс.
Лекарство, предложенное Скиннером, было другим и уникальным – утопическая методика, которая обещала социальное равенство и бесстрастную гармонию, основанные на точке зрения Другого, «организме среди организмов» как объекте «поведенческой инженерии». Это будущее, о котором мечтал Мейер, где Фрейзер, основатель и глава вымышленного Второго Уолдена и красноречивый аватар Скиннера, описывает это идеальное сообщество как «суперорганизм», который можно формировать и контролировать «так же гладко и эффективно, как чемпионские футбольные команды»
[970].
Утопия Скиннера была призвана проиллюстрировать возможность успешного социального порядка, который выше применения силы и в то же время отвергает необходимость властвовать над человеческими душами. Сообщество Второго Уолдена с таким же презрением относится и к практикам демократической политики и представительного правления. Его законы основаны на науке о человеческом поведении, а именно на радикальном бихевиоризме самого Скиннера, построенном на исходящем от великого физика идеале Другого. Его утопия была рупором и для других амбиций, намереваясь проиллюстрировать поведенческие решения, необходимые для решения проблем во всех сферах современной жизни: ядерная угроза, загрязнение, перенаселение, рост городов, экономическое неравенство, преступность, образование, здравоохранение, развитие личности, активный отдых. Он был направлен на то, чтобы культивировать «хорошую жизнь», ради которой надо отказаться от всех идеалов либерального общества – свободы, автономии, неприкосновенности частной жизни, права людей на самоуправление.
Форма художественного романа, в которую был облечен «Второй Уолден», обеспечивала прикрытие, необходимое Скиннеру для экстраполяции с мейеровских методологических принципов Другого и его собственных исследований поведения животных на утопическое сообщество, в котором поведение пришло на смену человеческому духу в качестве локуса контроля. Фрейзер сетует на то, что людей «удерживают на месте» не только внешние силы, но, «гораздо более тонко, система убеждений, внедренная в их умы. Иногда это почти безнадежная задача – снять кандалы с их душ, но это можно сделать <…> В долгосрочной перспективе вы не можете ничего навязать. Мы не применяем силу! Все, что нам нужно, – это соответствующая поведенческая инженерия»
[971].
Две эти утопии отражают два разных вида власти, и каждый роман ставил целью избавление будущего от того кошмара, который случился в ХХ веке с душой. Оруэлл мог использовать недавнее прошлое, но Скиннер представлял себе будущее, до которого ему не посчастливится дожить. Если надзорный капитализм и его инструментарная власть продолжат процветать, то именно нам может быть суждено увидеть воплощение видения Второго Уолдена, когда свобода падет жертвой чужого знания – но на этот раз на службе чужого богатства и власти.
Видение Скиннера воплощается в жизнь в неуклонном преследовании экономических императивов надзорного капитализма и повсеместного цифрового аппарата, создаваемого надзорным капитализмом и используемого им для достижения его новых целей. Инструментарная мощь подчиняет новый цифровой аппарат – всеохватный, автономный, повсеместный, воспринимающий, подсчитывающий, приводящий в действие, соединенный в сеть и подключенный к интернету – интересам надзорно-капиталистического проекта, реализуя наконец призыв Скиннера к «инструментам и методам» «технология поведения <…> сопоставимая по мощи и точности с физической и биологической технологиями». Результат – всеобъемлющие и всепроникающие средства модификации поведения, которые создают экономию за счет действия, позволяющую максимизировать надзорные доходы.
До появления надзорного капитализма место инструментарной власти было в туманном мире мечтаний и заблуждений. Этот новый вид власти следует логике Планка, Мейера и Скиннера, меняя свободу на знание, но ни один из этих ученых не смог предвидеть действительные условия этой капитуляции. Знание, которое теперь заменяет свободу, находится в частной собственности. Знание принадлежит им, но утраченная свобода – исключительно наша.
Разобравшись с корнями, в главе 13 мы теперь обратимся к детальному изучению инструментарной власти, вводящей в человеческое сообщество новую грубую асимметрию: знание, ради которого мы жертвуем своей свободой, выстраивается ради продвижения коммерческих интересов надзорных капиталистов, а не наших собственных. Это резкое отклонение от технического происхождения аппарата в принципах телеметрии Маккея, которые обменивали свободу животных на научное знание, призванное помочь самим животным. Вместо этого режим поведенческих рынков надзорного капитализма наконец получает в свое распоряжение инструменты и методы, способные внедрить скиннеровские технологии поведения в различные сферы повседневной жизни, вплоть до глубин наших «я», которые теперь воспринимаются как глобальная лаборатория капитала.
Глава 13
Большой другой и возвышение инструментарной власти
Он слепо им служил – и, говорят, был слеп.
Меж ними он ходил, ощупывая вещи,
Их ощущенья пели в нем, но вслед
Они кричали – «Бога голос вещий!»
У. Х. Оден, Сонеты из Китая, VII
[972] I. Инструментаризм как новый вид власти
Надзорный капитализм – кукловод, который навязывает людям свою волю с помощью повсеместного цифрового аппарата. Теперь я буду называть этот аппарат Большим Другим: это чувствующая, вычисляющая, подключенная к сети марионетка, которая оцифровывает, отслеживает, вычисляет и изменяет поведение человека. Большой Другой объединяет в себе эти функции знания и действия, образуя всепроникающее и беспрецедентное средство модификации поведения. Экономическая логика надзорного капитализма, работающая через огромные мощности Большого Другого, создает инструментарную власть, заменяя инженерию душ инженерией поведения.
