В современных теориях бихевиоризма тревожны не их неувязки, а то, что они, наоборот, могут оказаться слишком верны, что они, возможно, лишь в теоретически абсолютизированной форме описывают нечто действительно происходящее в современном обществе. Вполне мыслимо что Новое время, начавшееся такой неслыханной и неслыханно многообещающей активизацией всех человеческих способностей и деятельностей, завершится в конечном счете самой мертвенной, самой стерильной пассивностью, какую когда-либо знала история
[977].
Неужели это и должно стать нашим домом – автоматизация наших «я» как необходимое условие автоматизации общества, и все это ради требуемых другими людьми гарантированных результатов?
III. Проклятие этого века
Одно место, с которого можно начать размышление над этим вопросом, – «Заключительные замечания» Арендт в первом издании «Истоков тоталитаризма», слова которые преследуют меня с тех пор, как я впервые прочитала их много лет назад. Они были написаны в то время, когда тоталитаризм, побежденный в Европе, безоговорочно господствовал в сталинском СССР. Это было время, когда большую часть мира объединяла насущная необходимость понимания и воспоминания, не только ради завещания потомкам, но также и в качестве прививки от будущего террора.
Размышления Арендт суммируют не только «тщету» и «нелепость» тоталитаризма, но и ее ощущение «тревожной актуальности тоталитарных режимов». Она предостерегала, что тоталитаризм нельзя списывать как случайный поворот к трагедии, утверждая, что он «глубоко связан с кризисом этого столетия». Она заключила: «Дело в том, что подлинные проблемы нашего времени нельзя понять, не говоря уже о том, чтобы решить, не признав, что тоталитаризм стал проклятием нашего столетия лишь потому, что он так чудовищно стал решать его проблемы»
[978].
Теперь представьте себе, что спустя десятилетия другой мыслитель задумался бы о «тревожной актуальности» инструментарной власти и пришел к выводу, что «подлинные проблемы нашего времени нельзя понять, не говоря уже о том, чтобы решить, не признав, что инструментаризм стал проклятием нашего столетия лишь потому, что он так чудовищно стал решать его проблемы».
Какие проблемы? Я утверждала, что надзорный капитализм и его инструментарная власть питаются неустойчивыми «условиями существования», которые я обобщенно назвала «коллизией». Надзорный капитализм предлагает людям решения в форме социальных связей, доступа к информации, удобной экономии времени и зачастую иллюзию поддержки. Это ресурсы первого текста. Что еще более важно, он предлагает решения и для учреждений – в форме всеведения, контроля и определенности. Смысл не в том, чтобы излечить нестабильность – коррозию социального доверия, разрушение связей взаимности, опасные крайности неравенства, режимы исключения – а в том, чтобы использовать уязвимости, создаваемые этими обстоятельствами.
Полезно отметить, что, несмотря на широко разрекламированные социальные преимущества постоянного доступа в интернет, социальное доверие в США резко упало именно в тот период, когда расцвел надзорный капитализм. Согласно замерам «установки на межличностное доверие», осуществляемым в ходе регулярного Общего социального опроса (General Social Survey) в США, процентная доля американцев, которые «считают, что большинству людей можно доверять», оставалась относительно стабильной в период между 1972 и 1985 годами. Несмотря на небольшие отклонения, в 1972 году 46 % американцев выказывали высокий уровень межличностного доверия, а в 1985 году – почти 50 %. По мере того как последствия неолиберальных мер начинали чувствоваться все сильнее, этот процент стал неуклонно снижаться и опустился до 34 % в 1995 году, когда возник общедоступный интернет. С конца 1990-х устойчивое снижение продолжилось и в 2014 году достигло 30 %
[979].
Общества с низким уровнем межличностного доверия обычно демонстрируют еще и низкий уровень доверия к законной власти; и действительно, уровень доверия к правительству в США также значительно снизился, особенно в течение полутора десятилетий роста интернета и распространения надзорного капитализма. В 1958 году более 75 % американцев заявляли, что всегда или как правило доверяют правительству, в 1985 году – около 45 %, в 2015 году – около 20 %, и в 2017 году – только 18 %
[980]. Социальное доверие тесно связано с мирным коллективным принятием решений и гражданским участием. В его отсутствие авторитет общих ценностей и взаимных обязательств начинает таять. Оставшаяся пустота – громкий сигнал социальной уязвимости. Растерянность, неуверенность и недоверие позволяют власти заполнить эту социальную пустоту. Они прямо-таки напрашиваются на это.
В эпоху надзорного капитализма эту пустоту заполняет именно инструментарная власть, заменяя социальные отношения машинами, что равносильно замене общества на определенность. В этой воображаемой коллективной жизни свобода утрачивается в пользу чужих знаний, достижение, которое возможно только благодаря ресурсам теневого текста.
Во главе этих амбициозных преобразований коллективной жизни и индивидуального опыта идут частные институты капитала, но они находят необходимую поддержку со стороны институтов государства, особенно в связи с тем, что объявление «войны с террором» узаконило все поползновения на закрепление машинной определенности как окончательного решения проблемы социальной неопределенности. Это взаимное сродство гарантирует, что инструментарная власть будет не пасынком, а равным партнером или даже, все чаще и чаще, господином и хозяином, на которого полагается государство в его стремлении к «тотальной осведомленности».
То, что инструментарная власть рассматривается как надежное решение для неопределенных социальных обстоятельств, проявляется в том, как ее привлекает к работе государство. Разнообразные и сложные институциональные модели, создаваемые в ходе этих взаимодействий, – важное поле для изучения и демократического обсуждения. Но моя цель сейчас состоит в том, чтобы просто указать на несколько примеров, которые иллюстрируют постоянный спрос со стороны государства на интенсификацию производства инструментарной власти надзорным капитализмом, состоящую в росте и усложнении Большого Другого в качестве предпочтительного решения проблем социального распада, недоверия и неопределенности. Хотя мы потеряли чувствительность к, по-видимому, бесконечной череде таких примеров, важно понимать, что в этих запутанных ситуациях государственные и рыночные институты демонстрируют общую приверженность неустанному стремлению к гарантированным исходам. Их взаимное сродство может помочь нам определить проблему, которая угрожает сделать инструментарную власть проклятием нашего столетия.
