– Мистер Кёниг, вы не думали вернуться на родину? – снова встряла в установившееся молчание Кэтрин, посмотрев на Алана.
– На родину? – удивлённо переспросил Алан и пожал плечами. – Нет. Никогда не горел желанием. Мне там нечего делать.
– И вас не беспокоят происходящие там дела? – рыжая бровь Кэтрин изломилась в вопросе, и девушка хмыкнула. – Я слышала, что обстановка там накалилась до предела. Возможно, вам захотелось бы увидеть родные края, пока их еще не охватил огонь безумия.
Если огонь безумия и мог охватить хоть что-то, то точно не эфемерную родину Алана Маккензи. Уильяма забавляла ирония ситуации, понимая, что Кэтрин и Алан говорят о совершенно разных вещах, но то, как их слова и фразы складывались в целостную картинку, как кусочки мозаики, склеиваемые крошащимся цементом, яичным белком и человеческими надеждами, не могло не поражать. Алан улыбался. Как и Кэтрин. Они улыбались, понимая друг друга с лёгкого подрагивания уголка губ, и ни один не собирался уступать в этой неожиданной борьбе.
– Уверен, что я смогу как-нибудь пережить это. К тому же у меня остались достаточно плохие воспоминания о последней встрече с семьёй, – неловко крякнул Алан, пряча за этим усмешку. – Не хочу разочаровывать их своим появлением. Скорее всего они думают, что я уже давно где-то сгинул. Моё появление может несколько… обескуражить их. Живые родственники мало кому нравятся.
– Я не удивлена, что у вас плохие отношения с семьёй.
– Кэтрин! – зашипел на дочь сенатор, но Алан только мягко кивнул головой.
– Все в порядке. Она говорит то, что думает. И это просто очаровательно.
Уильям снова почувствовал это. Непреодолимый страх липкими когтистыми лапами пробирался внутрь, прорывал себе путь разорванными в лохмотья чувствами и взрывался переворачивающимся миром. Уилл поспешил отвести взгляд от Кэтрин – это помогло, но ненадолго. Девушка смотрела на Алана, ее мелкие веснушки на лице перемигивались мириадами звёзд, а собранные в небрежный пучок волосы, казалось, вспыхивали на торчащих кончиках маленькими огоньками. Уильям оглянулся на Алана и замер: лицо того исказилось, все черты заострились, а опустившаяся на них тень, казалось, накрыла собой еще и всю остальную комнату. Алан молчал. Сжимал в руках вилку с ножом и скрипел зубами друг о друга так, что это было слышно даже Уильяму. Алан! видел то же, что и Уилл – последний в этом не сомневался. Уилл мог лишь надеяться, что Алан сможет дать объяснение происходящему.
Потому что видеть безумного… бога? идеала? вселенную? Уильяму хотелось в последнюю очередь.
– Вы чем-то недовольный, мистер Кёниг? – голос сенатора донёсся до Уильяма издалека, сквозь тяжёлую пелену мыслей.
– Немного неважно себя чувствую. Прошу меня простить. Хочу пройтись и подышать свежим воздухом. Составь мне компанию, Уилл.
Побросав вилку с ножом и салфетку на стол, Уильям вылетел из столовой вслед за Аланом. Предварительно раскланявшись и принеся свои глубочайшие извинения. Которых ни Уильям, ни уж тем более Алан не испытывали.
Дышать стало сразу же легче, стоило ступить за порог душного и прогорклого от табачного дыма сигар дома. Вечер ласкал лицо тонкими струйками прохладного воздуха, игрался с опавшими листьями и ничто не напоминало о влажном и пожухлом дне, в котором не было ни единой яркой краски. Фонари ритмично мигали вслед проезжающим машинам, прощаясь с ними, а Алан раздражённо чиркал спичками около небольшого садового пруда с фонтаном. Рыбы вторили ему воодушевлёнными хлопками хвостов о воду, но Алан только нетерпеливо шипел и пытался закурить, бросая одну за другой спичку себе под ноги. Когда же ему удалось поджечь кончик самокрученной сигареты, дым выдохом облегчения вырвался сквозь его приоткрытые губы, и Алан запрокинул голову.
– Смело. Очень смело. – Уилл мягко зашуршал гравием под подошвой, подойдя к Алану. – Завалиться в дом к рьяно верующим католикам, заявить, что бог – это чепуха. И оскорбить Папу Римского. Смотрите, как бы они вам не устроили вторую Варфоломеевскую ночь, мистер Кёниг. Будет жаль оттирать вашу кровь от мебели.
– Я верю только в то, что могу потрогать. Бога, увы, я потрогать не могу. Да и не очень-то хотелось.
Мягкий смех Алана разнёсся по небольшому садику. Уильям хотел бы посмеяться вместе с Маккензи, но мог только слабо улыбаться и выдавливать из себя понимающий взгляд – он не мог понять Алана. Хотя и очень хотел бы. Все сказанное Аланом продолжало крутиться в голове комочками каши, слипалось и колючим комом сухих веток цеплялось за каждую мысль. Но Уильям все еще не понимал. Не мог осознать до конца все, что слышал. Или он просто сам этого не хотел? В любом случае он чувствовал, что Алану нужна его компания.
– Поверь, Уилл, – продолжил Алан, – никто не станет мне мстить. Посчитают сумасшедшим – да. Но мстить, – он пожал губы и мотнул головой, растрепав тщательно зализанные пряди. – Они считают себя выше других людей, потому что они верят. А могли бы просто считать себя вершиной эволюционного искусства.
Эволюция. Открытая совсем недавно, она все еще возмущала ярых защитников церкви и возбуждала умы учёных. Даже среди коллег Уильяма находилось немало тех, кто убеждал окружающих в исключительной и всеобъемлющей мощи бога. Уилл усмехнулся и взял протянутую Аланом сигарету.
– Сегодня такой прекрасный вечер, – Алан запрокинул голову и выдохнул в мерцающее ночное небо струйку дыма, – а мы тратим его в компании заплесневелых стариков и идиотов, для которых важны лишь деньги и статус.
– Разве для вас они не так же важны? – сквозь зажатую в зубах сигарету пробурчал Уильям.
– Нет, Уилл. Статус – хрупкая вещь, – Алан стряхнул пепел прямо на свои ботинки. – Деньги могут испариться, стоит какой-нибудь корове в тихой швейцарской деревушке наложить слишком большую кучу навоза. А слава – самая продажная проститутка. Нет, Уилл, все это бессмысленно, если тебе не за что цепляться. Все за этим столом уже давно мертвы, – Маккензи оглянулся на доносящийся из дома смех гостей. – Это лишь вопрос времени, когда их положат в деревянную коробку и наконец дадут спокойно поспать.
Рыбы в пруде хлестнули хвостами по воде. Время тянулось патокой, и Уильям впервые за долгое время ощутил внутри пустоту. Нет, не пустоту от бессмысленности происходящего, а чувство растерянности, потерянности и ошарашенности. Безмятежность пруда усыпляла, чешуя рыб сверкала в фонарном свете, а Уильям в первый раз за многие месяцы просто стоял и никуда не спешил. Работа осталась позади, и ее новый виток только еще предстояло испытать. Семья молчала телефонными звонками и страстно беспокоилась об Уильяме сухими заученными фразами. А Алан… Алан просто стоял и рассматривал звезды, пытаясь найти в них ответы. По крайней мере, именно так поступил бы сам Уильям, впервые в жизни откинув все предрассудки и вглядевшись в бесконечную глубь космоса.
Редкие машины нарушали девственность этого садика шумом моторов. Алан докурил сигарету и вдавил окурок в гравий, остановившись взглядом на плавающих в пруде рыбах. Маккензи нахмурился, желваки под его кожей заходили, а светлые глаза налились свинцом, темнея и тяжелея.
