Реальность разорвалась протяжным воем скрипок, когда пальцы Марии скользнули ниже, вытаскивая пуговицы на жилетке Уильяма из петель. Громкий, ритмичный стук чужих каблуков о паркет взрывался ударами загнанного в клетку сердца Уилла, когда кончики пальцев скользнули по лёгкой щетине на его щеке, обвели острую линию челюсти и замерли над губами, боясь дотронуться до них. Он едва ли мог перехватить тонкое запястье женщины и отвести от себя ее руку. Воздух искрился напряжением, и оно не было похоже не то, что Уилл видел между Аланом и Кэтрин. Воздух забивался в лёгкие и обжигал кожу там, где пальцы Марии касались ее. Руки женщины скользнули под ослабленный галстук и расстёгнутую на несколько пуговиц рубашку и резко толкнули Уильяма на стоящий за спиной диван.
Приземление было болезненным. Таким же болезненным и тяжёлым, как и забравшаяся на Уильяма сверху Мария. Диван скрипнул надрывом смычков по нервным струнам. Взмах волос. Вспышка алого и пьянящий запах духов. Уильям уворачивался от поцелуев женщины – выскальзывал из его объятий мотыльком – и все равно в итоге безвольно падал в руки неизбежного. Мария целовала Уилла, покусывала его губы и прижималась всем телом. Он бы хотел дать ей больше, но признайся он в этом – и никакая больше ложь не сможет стать наглей этой. Мария ласкалась, как кошка, скользила руками по телу, обжигала дыханием кожу. Уильям мог только молчать, сжимать руками плечи женщины и отводить взгляд каждый раз, когда она смотрела на него, как иной танцор уводит ногу, чтобы кинуться вперёд.
Уильям бы хотел, чтобы всего этого не было.
Но слышал лишь треск разбитых в щепки скрипок и завывания холодного ветра по листве.
Занавески колыхались лёгкими всполохами платья в притихшем зале. С улицы доносился редкий гул проезжающих машин, отдалённый вой сирен и выстрелы, вбиваемые каблуками в пол зала. Мария приподнялась над Уильямом, всматриваясь в его лицо, а затем подалась вперёд и скользнула по губам кончиком языка, несильно надавливая на них и проникая глубже. Уилл вжался в спинку дивана, но и этого не было достаточно, чтобы не чувствовать, как Мария утягивает его в новый поцелуй и ёрзает на коленях, прижимаясь все ближе и ближе. И даже протестное мычание не могло заглушить страсти Марии Куэрво.
Зато это удалось собакам. Оглушительный лай ворвался сквозь распахнутое окно, разбиваясь звоном о хрустальные вазы. Мария подскочила, и Уилл протяжно заскулил – практически как собака, – молясь, чтобы женщина сдвинулась хотя бы на несколько дюймов.
– Чёртовы соседи, – зло выдохнула Мария, оглянувшись на открытое окно. – Я уже столько раз просила Анхеля пристрелить их чёртову псину.
Снова посмотрев на Уилла, Мария погладила его по щеке и поцеловала, выдохнув: «Я скоро». Уилл замер, наблюдая за тем, как Мария медленно поднимается с него, напоследок крепко прижавшись, а затем идёт к окну. Женщина остановилась в тени занавесок и что-то громко прокричала на испанском. Уилл же дрожащими руками застегнул пуговицы на рубашке и затянул галстук, поперхнувшись воздухом. С улицы донеслась низкая басистая ругань, и Мария взвизгнула, словно ударилась о стоящий рядом столик.
Сердце билось медленно. Время текло патокой, и Уилл только сейчас понял, что Мария стоит достаточно далеко от него. Не медля ни секунды, Уильям рванул к двери, споткнулся о завёрнутый край ковра и уже за захлопнувшейся с характерном щелчком дверью услышал протяжный визг Марии:
– Вернись! Сейчас же!
Дышал Уильям тяжело. Коридор расплывался мутными грязными пятнами безысходности. Радушие хозяйки дома – Уильям предпочёл бы никогда его не знать. Галстук удавкой сжимал шею Уильяма, пересохший язык еле ворочался, а шаги бетонными плитами опадали на велюровый пол. Терпкий вкус алой помады все еще растекался по губам Уилла, и он поспешил стереть его краем рукава, оставляя на нем кровавые разводы. Уилл предпочёл бы, чтоб это была кровь, а не липкое напоминание о Марии Куэрво. Уильям предпочёл бы, чтобы на его месте был кто-нибудь другой, кто-нибудь, для кого приветливость и оказанное внимание значили больше, чем для Уилла.
Пальцы цеплялись за холодный поручень до побелевших костяшек. Несколько раз Уилл оступался, цеплялся носками ботинок за золотые держатели ковровой дорожки под стонущий плач скрипок. Нужно было проверить истории оставленных в больнице пациентов, да. И заплатить за счета. Еще было бы неплохо сходить в магазин и купить еды. А еще книга так и осталась брошенной на тумбочке, шелестя своими раскрытыми листами. Нужно было поскорее вернуться и закончить все дела.
Он остановился перед входом в зал вместе с последним вскриком скрипки. Алан еще не отпустил руку Кэтрин, но та уже поспешила скривить губы и дёрнуть на себя ладонь, отступая от Маккензи.
– Вы отвратительно танцуете, мистер Кёниг.
Оставалось поверить мисс О’Брайан на слово.
Раз все веселье Уильям все равно пропустил.
Глава XVIII. Костер
Обычно кристально голубое чистое небо южной Франции в эти дни было будто бы заволочено сероватой туманной дымкой, а солнце, привычно жаркое и палящее, казалось ярким неестественно оранжевым пламенем, выжигающим все живое на простирающейся под ним земле. Воздух был горьким на вкус, воздух оседал на коже, плотной коркой до боли стягивая обгоревшие струпья, а с языка никак не сходило одно единственное имя, наводившее ужас на всех местных жителей уже несколько долгих недель.
Брат Натанаэль.
Бледные серые глаза отсутствующе скользили по безжизненной пожухлой траве, что хрустела под ногами как хворост, а лёгкие пропитывались дымом разгорающегося алым заревом костра. Дым был горьким, дурманящим, как восточные курения, популярные в соседней Испании. Дым обволакивал разум и приносил с собой спокойствие. Сознание мужчины давно уже заволокло плотным туманом безумия, точно такой же пеленой, что покрывала его белёсые слепые глаза, устремлённые взглядом в самые отдалённые уголки вселенной и собственных поистёршихся на задворках бесконечной памяти воспоминания. Весь мир вокруг него словно выцветал, терял свои краски, стоило ему только ступить на раскалённую полуденным солнцем землю. Яркие кровавые розы покрывались пеплом и опускали свои горделиво вскинутые головы, а трепетно колышущиеся на ветру лавандовые метёлки выцветали, превращаясь в черно-белые сухие колосья.
Невысокий покосившийся от времени домишко встретил его гробовым молчанием и недоверчивыми взглядами детей. Хозяева дрожали, – о да, он это прекрасно чувствовал ещё из-за порога, – они боялись, опуская свои взгляды каждый раз, как только его бесцветные безжизненные глаза останавливались на ком-то из не слишком многочисленной семьи. Тяжёлый массивный перстень на руке мужчины сверкнул ярким серебром в проникающих сквозь единственное распахнутое окно лучах солнца, как и спрятанные под натянутым на лицо капюшоном глаза.
Анонимный донос – Натанаэлю было все равно, кто был автором короткой и безграмотной записки, изобличающей скрывавшуюся в этом доме ведьму. Люди забавляли его, заставляли изучать себя, рассматривать со слишком близкого расстояния, чтобы можно было разглядеть все их пороки, все их мысли, извергающиеся изнутри людей грязными липкими потоками. Люди были готовы предать близких людей, ради призрачной надежды на спасение своей души. Натанаэль лишь улыбался, глядя на них, – нет никакого спасения души, не в этом мире и не в том, что ждёт многих после смерти. Рай остался далеко за пределами досягаемости, и даже самому Натанаэлю было бы сложно до него добраться. Что уж говорить о душах обычных людей.
