– Так всегда бывает, если не знаешь, чем себя занять в замкнутом помещении один на один со своими мыслями. Вечность не самое худшее наказание, Уилл. Хуже, когда о тебе забывают, когда ты растворяешься в истории и не оставляешь даже царапины на мраморной стене храма. Небытие и забвение – вот настоящая пытка и проклятие. Особенно, когда ты один на один со своими воспоминаниями. Когда только ты помнишь.
– Я подвёл их. – Пальцы до хруста сжали свёрток. – Мою семью, сестру, мать. Я подвёл их всех. Особенно отца.
– Единственный, кого ты можешь в этой жизни подвести, – это ты сам. Но маленькие трудности, с которыми ты столкнулся, еще не говорят о том, что ты подвёл себя. Каждое испытание это шаг к тому, чтобы стать личностью. А не ее жалкой тенью. Если жизнь лёгкая и простая, то какой в ней смысл? – пожал плечами Алан. – Принимай удары так, словно это лучший подарок, и иди дальше. И постарайся не оглядываться на прошлое. Делай выводы, но никогда не смотри назад. Прошлое убивает не хуже пули или мышьяка.
Уилл молчал, глядя на проносящуюся за окном чужую жизнь. Гудок поезда пронзительным вскриком разорвал воздух, и их машина едва успела проскочить в свете ярких огней несущегося паровоза. Тяжёлые веки налились металлом, прерванный сон начал давать о себе знать, и Уильяму едва хватало сил, чтобы отгонять от себя упорно наплывающий молочный туман сна и фокусироваться на паре сверкающих в темноте серебристых глаз.
– Ты скучаешь? – голос Алана приглушённо донёсся издалека, словно они сидели не напротив друг друга.
– А вы бы на моем месте не скучали? – прохрипел Уилл и надрывно кашлянул. – За все время я виделся только с Даниэлем. Когда только приехал… сюда, и пару дней назад. Он приходил сказать, что моя сестра не смогла найти минутки, чтобы навестить родного брата. Я до сих пор помню глаза Маргарет на суде. Я боялся. Нет. Я до сих пор боюсь. Не того, что меня ждёт впереди, за закрывающимися передо мной дверьми, а тех, кого я оставляю в своей прошлой жизни. – Сдавленный выдох вырвался из груди Уилла. – Смотреть Маргарет в глаза, после всего, что произошло. Я… Не думаю, что у меня найдутся для этого силы. Я растоптал ее доверие. Разбил на мелкие кусочки. И их не соединишь обратно простым «Прости. Мне очень жаль». Нет.
Уильям закрыл глаза и откинул голову назад, тут же зашипев, когда затылок с силой ударился о жёсткую стенку машины.
– Позволю себе считать, – вкрадчиво начал Алан, – что я достаточно долго общаюсь с людьми, чтобы в них разбираться. Твоя сестра любит тебя, Уильям Белл. Возможно, что никто на этом свете не любит тебя настолько же сильно, как Маргарет. – Ироничный взгляд Алана было сложно воспринимать всерьёз, но почему-то у Уилла не было сомнений в том, что Маккензи говорит. – Ты для неё значишь, намного больше, чем просто младший брат. Тебе и самому об этом прекрасно известно. А когда человек любит другого настолько, что готов ради него убить – а поверь, твоя сестра готова на это, – то он может простить любую глупость, лишь бы видеть, что ты жив и здоров. Она любит тебя, Уильям. И она ждёт тебя домой. Не позволяй своим страхам вставать между вами, и скажи это глупое и банальное слово «Прости».
Алан поджал губы, будто раздумывал о чем-то. Его глаза медленно обводили каждую деталь Уильяма, но думал Маккензи точно не о нем, – взгляд был рассеянным, пустым, как у маленького ребёнка, пытающего ухватиться сразу за все, но вместо этого пропускающего мимо себя большую часть важных деталей.
– Пока не стало слишком поздно.
Взгляд Алана неожиданно стал мягким и грустным – Уильям хорошо это видел в отблеске тусклых уличных фонарей, проносящихся мимо них. Его обычно ледяной взгляд потеплел, а все черты лица сгладились. Он сожалел, и это читалось в каждом вздохе, в каждом сдержанном движении головы и сведённых к переносице светлых бровях. Пальцы разжались, отпустив трость, и пелена, окружившая Уилла, исчезла, растворилась как табачный дым, сделав все звуки яркими и живыми.
– Я тоже порой скучаю, Уилл, – негромко, словно стесняясь своих слов, выдохнул Алан. – Смотрю на это чёртово небо над головой и ощущаю внутри лишь пустоту. Как будто часть меня вырвали, сожгли и развеяли, не оставив мне даже пепла, над которым можно было бы скорбеть. Не знаю, что я рассчитываю увидеть, вглядываясь в это проклятое звёздное небо. Знаки? Собственные воспоминания? Ответы? Но ответ лишь один: я скучаю. И чувствую себя от этого живым.
Алан отвернулся к окну, за которым распростёрлось усеянное маленькими светлячками небо. Он замолчал, погрузившись в свои мысли, и обвёл кончиками пальцев причудливую мордочку лесного зверька-набалдашника. Хотелось расспросить, хотелось узнать больше, но Уильям молчал, довольствуясь тем малым, что ему кинули, как хлебные крошки бездомной собаке. Уилл горько усмехнулся – он и сам сейчас был практически бездомным. До собаки было еще далеко, но крыши над головой не наблюдалось – за квартиру он не платил, да и вряд ли хозяева были бы в восторге от его возвращения.
Они пересекли знакомую Уиллу черту города, а густые рощицы и низенькие одноэтажные дома начали сменяться более высокими постройками, когда Алан оторвался от окна и перевёл заледеневший взгляд на Уильяма.
– Приводи себя в порядок и возвращайся к жизни. Ты даже ничего не пропустил. Город ждал твоего возвращения, так что постарайся его не разочаровать. Как и меня. И… – Алан замялся. – Не делай больше подобных глупостей без моего ведома. Мне не нравится, когда вокруг меня творится беспорядок. Я за тебя отвечаю. И я должен знать, что с тобой. Ты понял меня?
Уилл коротко кивнул.
– Возьми, – Алан вытащил из кармана свёрнутые в несколько раз купюры и протянул их Уиллу. – В качестве моральной компенсации за предоставленные неудобства. И я снял тебе квартиру. Она получше того, что у тебя было, если ты, конечно, не возражаешь. Надеюсь на скорую встречу.
– Вы же сообщите мне о ней?
– Разумеется. Как всегда чудесным письмом. Люблю писать от руки. Это… успокаивает, – уголки губ потянулись в мягкой улыбке, – даёт время подумать и собраться с мыслями. Да и к тому же – всегда можно сжечь письмо. Чего не скажешь обо всех этих новомодных телефонистках. Не люблю, когда подслушивают. Только если это делаю не я.
Они одновременно усмехнулись. Уилл не знал точно, чему он радуется и почему сам спрашивает, когда сможет снова увидеться с Аланом. Внутри все продолжало сжиматься, а эмоции, забурлившие внутри глубокого раскалённого котла под названием «душа», были слишком спутанными, чтобы Уильям мог распутать сходу этот клубок. Слова Алана, его рассеянное «Мне жаль» все еще отзывались глубоко внутри сдавленными немыми криками, а его взгляд, полный внезапной мимолётной грусти ласковой рукой смазывал кровоточащие раны.
Знакомые районы приятно согревали Уилла. Его взгляд то и дело цеплялся за вывески, выискивая среди них привычные имена, а летние террасы кафе уже приветливо подмигивали. Машина плавно скользила по широким проспектам и цветущим в тени небоскрёбов бульварам, а затем свернула на одну из узких и длинных улочек, которыми был испещрён центр города.
