– Простите, ваше… императорское… высочест-т-во, – протянул, практически выплюнув последнее слово в высоком титуле собеседника, доктор Вадик, – но нет. И я не совсем понимаю, а причем тут ваша супруга? Это ваши долги, на девяносто пять процентов карточные, а про остальные пять мне вообще говорить противно. К тому же, насколько мне известно, ее императорское высочество, великая княгиня Ольга Александровна личные свободные средства направляет на создание благотворительного фонда «Вспомоществования раненым во бранях воинам российским». Посему привычный источник финансов для вас сейчас вряд ли доступен. Ваши европейские родственники, несмотря на их громкие титулы, бедны как церковные мыши, да и любят они вас, как (тут Вадик предпочел подавиться пришедшим на ум сравнением)… Короче, денег вам там никто не ссудит, тем более при вашей-то репутации.
При условии неполучения денег от великой княгини Ольги Александровны и прочих заимствований из русской казны, а она, поверьте, для вас теперь недоступна (а за это, петух гамбургский, мне только спасибо было от министра финансов, господина Коковцова), как и когда вы намереваетесь расплачиваться? Сейчас война идет, знаете ли. Государь император повелел любые частные потуги до казенных денег проводить через визу госконтролера и Госсовет. А у обер-прокурора Синода, как я слышал, по вашему поводу устоявшееся мнение имеется, вопросов он вам несколько задать непременно пожелает…
– Что за вздор вы несете?! Да и, вообще, вашего ли это…
– Моего, моего ума дело… Ибо имею до вашей платежеспособности очевидный интерес. Кстати, глубоко уважаемый мною ваш батюшка так же деньгами вам помочь не сможет в связи с собственной финансовой стесненностью. Курортец в Гаграх пока приносит ему лишь убытки и долги. Вы и сами о том прекрасно знаете. Хотя к этому благому делу, в которое втравился ваш отец, я как медик испытываю полное сочувствие. Чего не скажешь об отношении Александра Петровича к тому, как его отпрыск проводит свои часы досуга. Вот уж поистине безжалостный, злой рок! Прекрасной, высокой души человек, половину жизни боровшийся с этой мерзостью в армии, а тут его собственный… Короче говоря, выгораживать вас перед императором ваш батюшка теперь точно не станет.
– Что?! Что вы этим хотите сказать, милостивый государь! Я…
– Хочу сказать, что первый платеж вы уже пропустили, ваше высочество.
– Я… Вы… Да как вы смеете?! Кто вы вообще такой, чтобы позволять себе в таком тоне говорить с особой императорской крови? – вскочив с кресла, попытался «задавить» неизвестного ему докторишку, которого принял поначалу за простого посредника, нынешний муж великой княгини Ольги, принц Петр Александрович Ольденбургский. При том, что сам он был хоть и выше среднего роста, но телосложения весьма щуплого и тщедушного, это смотрелось весьма комично…
Банщиков открыто хохотнул и, свободно откинувшись на спинку кресла, не спросясь, закурил. После чего, выпустив клуб дыма в лицо побагровевшему от такой наглости потомку Павла I, перешел на деловой тон:
– Я, любезный принц, – ваш главный и единственный кредитор. Именно я. Как и почему – не важно. Факт в том, что вы мне должны. И весьма много. С учетом процентов – порядка миллиона (выкупленного, правда, всего за 350 тысяч, но… эх, плакали мои биржевые денежки).
И я готов потребовать немедленной уплаты всей суммы. Однако… – Вадик выдержал театральную паузу, оценивая, как со скрипом доходит ситуация до его собеседника. – Однако я намерен для начала сделать вам альтернативное предложение. Один раз. И если вы откажетесь, клянусь, станете первой в истории России особой императорской крови, оказавшейся постояльцем долговой тюрьмы. Итак: мне угодно, чтобы вы в течение месяца дали развод вашей жене. И желательно, проваливали из России на все четыре стороны. Хотя последнее – пожалуй, на ваше усмотрение.
– Вот оно что… Понятно. Мне говорили, что моя супруга была замечена в обществе некоего морского медика. Но не думал, что все окажется столь серьезно. А знаете ли вы, сударь, какое значение придает ее царственный брат нашему с Ольгой Александровной браку? Династическому, между прочим…
– Знаю, – прервал надувшегося было, как петух, принца, великого герцога, или как там его еще, Вадик, – уже никакого.
Тут он слегка блефовал, но Николай сам изрядно недолюбливал мужа сестры, которую их маман практически принудила к этому браку. Вдобавок после «случайного» рассказа Вадика о наклонностях и сексуальных предпочтениях голубого герцога, который был поддержан Победоносцевым и Менделеевым, «случайно» присутствовавшими на той беседе о роли нравственности в свете реформы народного образования, царь и вправду не горел желанием его спасать.
– В случае же вашего отказа развод будет оформлен автоматически после вашего помещения в тюрьму, ибо у русской великой княгини не может быть мужа, сидящего в кутузке. Это невозможно с той самой династической точки зрения, знаете ли. Застрелиться у вас духу не хватит… Кстати о тюрьме! Вы в курсе, что там иногда происходит при нехватке женской ласки? Впрочем, возможно, как раз это-то вас совсем не пугает…
– Довольно! Что вы себе позволяете?! – сорвался на крик генерал свиты его величества, которому в первый раз за всю его сознательную жизнь намекал о его ориентации кто-то, не принадлежащий к его кругу.
– Все, что мне заблагорассудится, – поднявшись с кресла, взял соперника за воротник и резко притянул к себе поближе на порядок более мускулистый и на десяток лет более молодой Банщиков, – поскольку третьим, наиболее устраивающим меня вариантом, является дуэль. После чего Ольга Александровна станет вдовой, избавленной от необходимости терпеть ваше существование на этом свете… Выбор оставляю за вами, но только из вышеперечисленных вариантов. Через неделю я подам на вас в долговой суд как на просрочившего второй платеж. Это я называю «сделать предложение, от которого вы не можете отказаться». Честь имею.
С этими словами Вадик отодвинул обалдевшего от столь бесцеремонного обращения принца, отчего тот с плюхом приземлился в кожаное кресло.
Небрежно бросив на стол отдельного кабинета ресторана «Максим» новую пятирублевую купюру, Банщиков направился к ожидающему его извозчику.
* * *
Жизнь продолжала радовать молодого доктора, вернее недоучившегося студента, волею судеб ставшего завсегдатаем столичных великосветских и деловых салонов, а также постоянным собеседником и доверенным советником императора Всероссийского.
Вопрос с разводом Ольги можно было считать решенным. Но она и в нашей истории разошлась с мужем в 1916 году ради любимого человека, так что он просто немного ускорил ход событий. Там Николай настоял на семилетней отсрочке. Сейчас и здесь, узнав, что потерянные годы ни к чему кроме тяжкого нервного срыва у Ольги не привели, он дал добро на немедленный развод. Конечно, важным моментом в решении царя стало и то, что он к моменту принятия решения уже испытывал к Банщикову искренние дружеские чувства. И тем более не желал расстраивать личного счастья сестры.
Жизнь радовала доктора еще пару часов после объяснения с Петром Ольденбургским, пока он не возвратился в свою импровизированную лабораторию, под которую переоборудовали один из покоев Елагина дворца. Хотя эксперименты по переливаниям и отделению плазмы под руководством Ивана Петровича Павлова шли успешно, – да-да! того самого Павлова, временно оставившего собачек без присмотра, перешедшего в Институт крови из Института экспериментальной медицины, о чем Вадик лично ездил договариваться к основавшему его Александру Петровичу Ольденбургскому, которому в итоге при содействии Банщикова была обещана императором поддержка в развитии санаторно-курортного проекта на Кавказе, – проблем на медфронте оставалось еще выше крыши.
