Лаоси смотрит на нравственность как на нечто возвышенное и духовное. В одном из афоризмов он ясно отмечает, что нравственность не имеет ничего общего со всем материальным
[60]. Такой взгляд на самую сущность нравственности имел для нашего философа громадное значение при определении нравственного идеала. И вот Лаоси утверждает, что всевышнее существо, Тао, и должно быть идеалом нашей нравственной жизни. Это учение очень ясно и решительно высказано им в следующем изречении: «Живущий по Тао равен Тао»
[61], выражение, которое невольно напоминает великое изречение Христа Спасителя: «Будьте совершенны, как Отец ваш небесный»
[62].
Определив так нравственный идеал, Лаоси указал людям на путь бесконечного нравственного усовершенствования: как бы высока ни была достигнутая нами ступень нравственности, каждому из нас всегда остается желать еще лучшего. Эту мысль очень хорошо выражает Лаоси следующими словами: «Исполняющий Тао никогда не бывает доволен собой»
[63].
Принцип нашей нравственности – также Тао, понимаемое в смысле безусловного добра. «Высоконравственный, – пишет Лаоси, повинуется только одному Тао»
[64]. Правда, Лаоси весьма сочувственно относится к нравственному принципу средины
[65], но лаосиевская средина не есть искусственная и абстрактная средина конфуцианства, которое определяет ее: «ни к чему не склоняться – средина»
[66]. Последняя мыслима, но не исполнима; лаосиевская же средина есть разумное воздержание от крайностей.
По учению Лаоси, мерилом добра и зла должно быть Тао. В нравственной деятельности согласие с Тао – добро, а противное ему – зло. Другими словами, вполне естественное – добро, а противоестественное – зло
[67]. Данный в Тао критерий наш философ называет голосом истины, который врожден душе каждого. Голос истины – это, по христианской терминологии, внутренний человек, который произносит свой решительный суд над каждым действием человека. Эту мысль Лаоси выражает в метафорическом сравнении. «Небесная сеть (т. е. голос истины), – говорит он, – не плотна и будто бы пропускает все (т. е. добрые и дурные мысли людей) сквозь себя, но на самом деле ничего не выйдет из нее»
[68] (т. е. без его приговора).
Несмотря на то, что этот голос истины решителен и строг, он осуществляется с трудом и нередко заглушается голосом лжи. «Голос истины, – говорит Лаоси, – неизящен»
[69], поэтому нам он неприятен, а голос лжи соблазнителен, поэтому – приятен. Слушаться неприятного голоса и не слушаться приятного – долг человека, ибо «творить приятное, – говорится в “Тао-те-кинге”, – называется нечистотою»
[70]. Поэтому Лаоси учит, чтобы все люди были внимательны к суровому голосу истины.
Мнение Лаоси о тех условиях, при каких возможно достигнуть высокой нравственности, довольно оригинально. Главным препятствием нравственному совершенствованию он считает ученье и умствование, которые приводят людей только в заблуждение и заглушают врожденное человеческой душе Тао. Поэтому Лаоси является ярым противником всякого рода умствования. «Когда будет уничтожено учение, – пишет он, – то печали не будет»
[71]. «Когда великое Тао (т. е. праздное умствование или учение), – иронически говорит он, – будет покинуто, то явится человечность»
[72]. «Когда будут оставлены святость и мудрость, – говорится в одном из изречений Лаоси, – то нравственная польза народа увеличится во сто раз»
[73].
Учение и умствование, по мнению нашего философа, – напрасная трата сил и времени; поэтому он советует, чтобы все бросили учение и умствование и прямо творили дела по Тао. Это, по мнению Лаоси, и есть истинная проповедь о Тао: «учение без слов (дела) и бездеятельность (деятельность без умствования) полезнее всего существующего между небом и землею»
[74].
2. Индивидуальная этика
Наш философ, как и другие китайские мыслители, придавал большое значение социальной (государственной и политической) этике, но тем не менее он очень хорошо понимал и важность индивидуальной нравственности. Личность, по Лаоси, это – основание общества, поэтому и индивидуальная этика есть основание социальной. Занимающийся решением вопросов из области социальной этики не может не касаться индивидуальной. И вот почему Лаоси прежде всего и более всего устанавливает начала индивидуальной нравственности.
1. Лаоси думает, что страсти – источник всякого зла в индивидуальной нравственности; «нет греха тяжелее страстей», говорит он
[75]; поэтому он относится к ним очень строго. Прежде всего, страсти, по мнению Лаоси, затемняют очи разума. «Свободный от страстей, – говорит он, – видит величественное проявление Тао, а находящийся под влиянием какой-нибудь страсти видит только незначительное проявление (его)»
[76]: находящийся под влиянием страсти не может достигнуть даже самой очевидной истины. Точно так же и в нравственном отношении: находящийся под влиянием страсти не может творить истинно нравственных дел. Поэтому он учит избегать всякой крайности, которая и есть страсть: «мудрец, – пишет Лаоси, – избегает всякой крайности»
[77]. Итак, мы должны уничтожить страсти, чтобы достигнуть нравственного совершенства, и когда в мире не будет страстей, то будет повсеместное спокойствие и на всей земле будет правда
[78].
Но наша нравственная природа слишком испорчена и слаба для того, чтобы сразу достигнуть высокой степени нравственной жизни, побеждая всякого рода страсти. Поэтому мы должны побеждать их постепенно и достигать нравственного совершенства, начиная с низкой ступени, и потом идти выше и выше. Это учение он разъясняет следующими сравнениями: «Девятиэтажная башня, – пишет он, – создается из клочков земли; чтобы пройти тысячу верст, нужно начать с одного шага»
[79]; «не трудно, – говорит он в том же афоризме, – держать легкое».
