Уивер вмиг выбежал из отеля. Остальным – мне, Аде, Фрэн и Майку – Стряпуха велела ждать конца обеда и готовить столовую к ужину, а после этого Джон Денио отвез нас на своей двуколке.
Пока мы ехали, я перебирала в голове слова и их значения, как всегда делаю, чтобы отвлечься, когда мне тревожно или страшно. Слово дня мне выпало дурацкое – «безе», – поэтому я решила выбрать другое слово с той же страницы: безотрадность. Это грусть, печаль, скорбь и отсутствие радости.
Всю дорогу мы обсуждали, от чего мог возникнуть пожар, ни на миг не сомневаясь, что это был несчастный случай. Наверное, думали мы, масляная лампа перевернулась. Или, может быть, искры от костра, на котором кипела выварка, взлетели и упали на крышу – хотя мама Уивера всегда очень осторожна и разводит огонь как можно дальше от дома. Но когда мы увидели, что лошак ее лежит на дороге в пыли и эта пыль пропитана кровью, и повсюду разбросаны мертвые куры, и свинарник распахнут настежь, – только тогда мы догадались, что это поджог.
Папа стоял у дымящихся развалин дома с мистером Лумисом и мистером Пуллингом. Там же были мистер Сперри, мистер Хигби и какие-то соседи с Четвертого озера. Я бегом бросилась к ним.
– Папа, что случилось?
– Мэтти, а ты что тут делаешь? Незачем тебе это видеть.
– Я должна была приехать, папа! Я должна увидеть маму Уивера. С ней все в порядке?
– Она у Хаббардов.
Я повернулась, чтобы бежать к дому Эмми, но папа остановил меня:
– Мэтти, погоди…
– Что, па?
– Ты что-нибудь знаешь про тех троих, что избили Уивера?
– Только что они трапперы. И что мистер Хигби посадил их в тюрьму. А что?
– Они, должно быть, только что вышли на волю. Мама Уивера говорит, это их рук дело. Это они убили ее лошака и почти всех кур. Ну хоть свинья сбежала. Через поле в лес. Я послал за ней меньших Лумисов.
– Папа, нет, – прошептала я, не в силах поверить услышанному.
– Она говорит, они были злы как черти – из-за того что пришлось посидеть в кутузке. Говорит, подпалили дом и подались в лес, на север. Если только я верно разобрал ее крики. Она не в себе. Худо ей, Мэтти. Она вступила с ними в драку, и один сломал ей руку.
Я схватилась за голову.
– Слушай меня внимательно, Мэтт. Никто не знает наверняка, куда они пошли. Не выходи из отеля вечерами, ясно? Пока их не поймают. И Уивер пусть сидит внутри. Поняла?
Я кивнула и бросилась к дому Эмми.
Стряпуха была уже там, пыталась отыскать кофе или чай и бурчала, что дом зарос грязью. Там же были миссис Бёрнап и миссис Криго. И доктор Уоллес тоже. И Уивер. Дети с округлившимися глазами сбились в кучу на вытертом диванчике и на полу возле него. Самый младший, Люциус, играл в куче грязной одежды.
– Ну давай же, мама. Доктору нужно осмотреть твою руку, – сказал Уивер.
Мама Уивера отрицательно покачала головой. Она сидела на кровати Эмми, обняв свою правую руку левой, и раскачивалась туда-сюда. Эмми сидела рядом, обхватив ее за плечи, и что-то приговаривала, утешала, нашептывала, что все будет хорошо. Но мама Уивера, похоже, не слышала ее. Она никого и ничего не слышала. Она раскачивалась, опустив голову на грудь, и повторяла:
– Все пропало, все. Господи Иисусе, спаси и помилуй, все пропало!
Уивер опустился перед ней на колени.
– Мамочка, пожалуйста…
– Миссис Смит, мне нужно глянуть на вашу руку, – сказал доктор Уоллес.
Эмми махнула на него рукой.
– Оставьте ее, пусть посидит так и покачается. Я всегда так делаю. Она успокоится и придет в себя.
– У нее сложный перелом. Я уже вижу, под каким углом рука согнута.
– Рука никуда не убежит! Посмóтрите через минутку. Посидите тихонько, не будоражьте людей!
Доктор Уоллес заскрипел зубами, но сел. Уивер вскочил и стал мерять шагами крошечную комнату.
– Пусть сделает глоточек моего сиропа из хмеля, он приведет ее в чувство, – сказала миссис Криго, роясь в корзинке.
– Это ни к чему, – отрезал доктор Уоллес. – Я дам ей лауданум, а ваш сироп только навредит.
Миссис Криго опалила его сердитым взглядом. Он так же сердито уставился на нее в ответ. Тем временем Стряпуха нашла жестянку с цикорием. Люциус агукал среди тряпья. Миссис Бёрнап подхватила его на руки и скривилась, обнаружив, что подгузник насквозь мокрый. А мама Уивера все так же мерно раскачивалась и причитала.
Я подошла к Уиверу и взяла его за руку.
– Что с ней? Почему она так? Это из-за дома?
– Не знаю, – ответил он. – Может, из-за животных… или из-за своих вещей. Фотографии и все такое. А может, и правда из-за дома.
– Да черт бы подрал этот дом! – внезапно выкрикнула мама Уивера. – Ты думаешь, мне жалко эту старую хибару? – она подняла лицо. Ее прекрасные, древние глаза были красны от слез и дыма. – Они нашли твои деньги, Уивер, те, что на колледж. И забрали. Все до единого цента. Все пропало, Господи Иисусе, все пропало.
Зайцеобрáзный
– Да где же этот Уивер, куда запропастился? – допытывалась у меня Стряпуха. – Вечно норовит слямзить у меня из-под носа кусочек торта с кокосовым кремом. А когда я сама сберегла для него кусочек – ищи его свищи. Мэтти, найди мне его, ладно?
Приберегать для кого-то куски торта – это было совсем не похоже на Стряпуху. Но она переживала за Уивера. Мы все за него переживали.
Я заподозрила, что знаю, где он может быть, и оказалась права. Уивер сидел на причале – штанины закатаны, ноги в воде.
– Почему в жизни не так, как в книжках? – спросила я, садясь рядом. – Почему бы людям не быть простыми и понятными? Почему бы им не вести себя, как книжные герои, от которых всегда знаешь, чего ждать? – я сняла туфли и чулки и тоже опустила ноги в воду.
– Ты это о чем?
– Ну смотри. Билл Сайкс – дурной человек. И Феджин тоже. Сразу ясно: они очень плохие. А Оливер и мистер Браунлоу – хорошие. И Пип. И Доррит.
Уивер подумал, потом сказал:
– Хитклифф – и то и другое вместе. И даже более. То же и Рочестер. Никогда не знаешь, как они поступят, – он посмотрел на меня. – Ты об Эмми, верно? Ты не понимаешь, как теперь к ней относиться.
– Да. Не понимаю.
И не одна я не понимала. Эмми Хаббард озадачила всех нас донельзя. Она забрала маму Уивера к себе и слышать не желала о том, чтобы перевести ее к миссис Лумис, или миссис Бёрнап, или еще к кому-нибудь. Она отдала ей свою кровать и заботилась о ней не жалея сил. Как оказалось, ей даже достало выдержки, и хладнокровия, и самообладания в день, когда дом Смитов сгорел, сразу же велеть детям ощипать и вымыть всех убитых кур. Из одних она сварила бульон, еще нескольких зажарила, а остальных продала в отель «Игл-Бэй», пока они не протухли. Вырученные деньги пошли на оплату трудов доктора Уоллеса, лечившего руку мамы Уивера.
