Теперь Донна знала, что Питер любит ее. Она разделит с ним страсти и чудеса его жизни — она узнает, как соблазнительно изведать пути, где не ступала нога белой женщины, они вместе увидят девственные горные вершины, взбираясь к закатным небесам, они будут стоять на вершинах в Дариене, они проведут ночи в джунглях, жаркие, благоухающие, пряные ночи. Или под звездами пустыни — ведь она никогда не слышала, как звучат колокольчики верблюдов.
— Думаю, я пьян с тех пор, как увидел тебя на приеме тети Бекки, неделю назад… год назад… жизнь назад, — сказал Питер. — Пьян твоею дьявольской магией. А всю жизнь считал, что ненавижу тебя! Тебя!
Донна восторженно вздохнула. Она должна навсегда сохранить в памяти этот миг. Приключение, тайна, любовь — эти три слова отныне принадлежали и ей. Она перешагнула порог, чтобы стать совершенной, молодой, бесстрашной и счастливой, словно никогда не получала горького урока, что радость может умереть. Она не гадала о том, что сказать — слова были не нужны. Она знала, что очень красива, она надела свою красоту, как наряд. И ночь была хороша и старые провалившиеся ступеньки, и собака. А Питер… это был просто Питер.
— Разве он не чудесен? — спросил Питер о ветре, что обдувал их с реки. — Ненавижу вечера, когда нет ветра. Они кажутся мертвыми. Мне в десять раз лучше, если дует ветер.
— И мне, — сказала Донна.
Они замерли в молчаливом восторге, ощущая как прекрасно, что оба любят ветер.
Из-за тучи показалась луна. По черноте старого сада побежали серебряные тени. Питер так долго молчал, что Донне пришлось спросить, о чем он думает. Просто для того, чтобы услышать любимый голос.
— Смотри, как это темное облако освобождает луну, — ответил Питер, который не собирался ухаживать по-простому. — Словно из затмения.
— А каким серебром оно блистает со стороны луны, — мечтательно произнесла Донна. — Должно быть, это чудесно.
— Когда я куплю аэроплан, мы полетим туда, где есть такое же облако, чтобы посмотреть на него с лунной стороны, — сказал Питер, который прежде никогда не думал о приобретении аэроплана, но сейчас понял, что должен купить его и помчаться на нем через облака вместе с Донной. — И я подарю тебе Южный Крест, как брошь. Или ты предпочитаешь пояс из Ориона?
— О! — сказала Донна. Она встала и протянула руки к луне. Возможно, она знала, что у нее очень красивые руки, мерцающие мрамором сквозь рукава тонкого черного платья.
— Жаль, что я не могу полететь прямо сейчас.
— Со мной?
Питер поднялся и сгреб в объятиях темное цветение ее красоты. Он целовал ее снова и снова. Донна отвечала на поцелуи, бесстыдно, как сказала бы Вирджиния. Но она не думала ни о Вирджинии, ни о Барри, ни о старых распрях. Она и Питер были одни в этой прелестной лунной ночи, в ее тенях и блеске.
— Со мной? — снова спросил Питер.
— С тобой, — ответила Донна меж поцелуями.
Питер триумфально рассмеялся, глядя на нее.
— Я единственный мужчина на свете, которого ты могла бы полюбить, — высокомерно и искренне объявил он. — Как скоро мы можем пожениться?
— Хи-хи, как романтично, — хихикнула миссис Тойнби, которая вот уже минут десять стояла за углом дома, наблюдая за ними своими злыми черными глазками.
— Хо-хо, моя проныра, вы тут как тут, — сказал Питер. — Порадуйтесь со мной, вдова Тойнби, Донна пообещала выйти за меня.
— Значит, ее сердце воскресло, — сказала миссис Тойнби. — Интересная мысль. Но что скажет по этому поводу Утопленник Джон?
IV
Питер и Донна оказались не единственной парой, чья верность этим вечером была связана обещанием. Автором сей фразы стала Гей — она подумала, что так будет звучать красивей, чем просто «заключили помолвку». Нэн, которая собиралась на танцы в компании с Ноэлем и Гей, после похорон пошла домой вместе с нею, и по пути сообщила, что ее мать решила остаться на острове до тех пор, пока не прояснится ситуация с кувшином.
— Она говорит, что не вернется в Сент-Джон, пока не станет известно, кто получит его. Бедная мама! Она сойдет с ума, если кувшин ей не достанется. Папа почти весь год по делам в Китае, так что не будет по нам скучать. Мы снимем комнаты в Соснах, те, в которых жила тетя Бекки. Только подумать, что жизнь так коротка, а я должна на целый год похоронить себя здесь. Отвратительно.
Гей была слегка обескуражена. Она не знала, почему ее задело известие, что Нэн остается на острове, но отчего-то задело. По пути она больше молчала и вздохнула с облегчением, когда они дошли до Майского Леса. Это место было одной из достопримечательностей клана, когда здесь жил Говард Пенхаллоу, но с тех пор пришло в запустение — кровля крыши рассохлась, покрытие веранды прогнулась, стены требовали покраски. Сад зарастал. Но дом и сад сохранили какую-то особую красоту, приютившись под крутым холмом, заросшим темными елями, на берегу под сапфиром небес и вод. Гей очень любила бывать здесь. Ее сердило и ранило, когда Нэн называла это живописными развалинами.
Но она забыла о Нэн и ее шпильках, пока одевалась к танцам. Как приятно наводить красоту для Ноэля. Она надела шелковое платье цвета примулы и чудесные новые туфельки на высоких каблуках. В этом платье она всегда чувствовала себя красивой. Очаровательный золотистый шелк, скользнув по ее коротким волосам, растрепал прическу, словно ветер — лепестки нарцисса, а затем — явил чудо.
Все было хорошо, пока не вошла Нэн и не встала рядом — возможно, неспроста. Нэн в платье, столь тонком, что могло уместиться в кулаке, блестящем, отважно красном с серебряными виноградинами по всему полю; на гладко причесанных, пепельно-золотых волосах — обруч из серебристо-зеленых листьев с одним красным глазком. Гей мгновенно потухла.
«Рядом с нею я выгляжу деревенщиной, как не грустно это осознавать, — подумала она. — Симпатичной, да, но деревенщиной».
Ее брови слишком черны и густы рядом с тонкими линиями над узкими глазами Нэн. Но все же Гей подбодрила себя — бледная розовость ее щек под темными тенями ресниц не были результатом косметических ухищрений, и, кстати, говоря о красоте, завиток возле уха Нэн напоминал бакенбард. Гей снова забыла о Нэн, когда выбежала к калитке в конце сада, откуда был виден поворот дороги на Шарлоттаун, где должен проехать автомобиль Ноэля.
Она пробежала мимо застекленной веранды, где стояли ее мать и Мерси Пенхаллоу. Гей знала, что они чешут языки о Ноэле — во всяком случае, Мерси. Когда Гей начала встречаться с Ноэлем, все семейство задрало носы и возмутилось. Если бы люди не вмешивались в чужую жизнь! Они считали, что Ноэль недостаточно хорош для нее — эти породистые Дарки и Пенхаллоу! Как можно осмелиться выйти замуж за пределами королевской семьи! Гей презрительно покачала головой, меряя сад стройными золотистыми ножками.
Но Мерси Пенхаллоу еще не добралась до Ноэля. Они с миссис Говард детально обсудили похороны. Сейчас водянистые глаза Мерси были устремлены на Нэн, которая, стоя напротив веранды, курила, к возмущению жителей Розовой Реки, кому случилось проходить мимо.
