— Донна, — вдруг сказала Текла, — не наложила ли ты румяна?
Утопленник Джон фыркнул. Он всегда негодовал, бросая взгляд на туалетный столик Донны. Слишком много безделушек, чтобы наводить красоту. Приличные женщины не пытаются быть красивыми. Но если бы он обнаружил или заподозрил наличие там румян, то, вероятно, вышвырнул бы в окно столик со всем его содержимым.
— Конечно, нет, — сказала Донна.
— Но у тебя красные щеки, — сказала Текла. — Если ты не румянилась, значит у тебя температура. Это осложнение. Я знала, что тебе еще рано выходить. Завтра полежишь в постели.
Донна ухватилась за такую возможность. Она волновалась, смогут ли они с Питером покинуть остров, прежде чем Утопленник Джон настигнет их. Остров — неподходящее место для убийства или побега. Велика вероятность быть пойманным прежде, чем сбежишь. Но завтра к ужину они уже будут в безопасности, и кукиш Утопленнику Джону.
— Я… я думаю, что так и сделаю. Полежу до полудня, пожалуй. Можете позвать меня к ужину. Думаю, это не осложнение, просто устала.
Поистине, Провидение, кажется, наконец-то было на ее стороне.
В доме Утопленника Джона ложились рано. В девять часов свет отключался, и двери закрывались. Это не беспокоило Донну. Она хорошо знала, где спрятаны ключи — очень хитроумно, по мнению Теклы. Донна была готова к половине одиннадцатого, упаковав небольшой саквояж. Она открыла дверь комнаты и выглянула наружу. Все спокойно. Дверь Теклы плотно закрыта. Внизу в холле храпел старый Джонас. Удивительно, что кто-то храпит в столь чудесную ночь. Заскрипят ли ступеньки? Они, конечно же, заскрипели, но, кажется, никто не услышал. А что, если она сейчас чихнет? Утопленник Джон спал в каморке за столовой, а ключи хранились в голубой вазе на полке с часами. Утопленник Джон тоже храпел. Донна вздрогнула. Интересно, храпит ли Питер? Она отперла дверь, вышла и закрыла ее за собой. Побег оказался удивительно простым.
Донна бежала через сад к западной калитке. У нее оставалось еще полчаса. На фоне звездного неба чернели силуэты улетающих ввысь елей. На севере над темной бухтой танцевали огоньки. Белые стволы берез у западной калитки, казалось, светились серебром. Ночь была полна чудес и радости. Даже в таком возбуждении Донна замечала эту тонкую, неуловимую красоту, унаследовав любовь к ней и понимание от своей маленькой молчаливой матери. Это иногда забавляло, а иногда выводило из себя Утопленника Джона, который поддержал бы недоумение Вирджинии, узнай он, как счастлива бывает Донна, глядя на покрытую солнечными пятнами реку, серебряное свечение гавани, свет звезд над вершинами елей, голубой восход над темными холмами, маргаритки, покрывшие прибрежные луга серебряной пеной.
Какое-то время Донна ждала, наслаждаясь ночью. Появись Питер, пока она была в таком настроении, все бы сложилось хорошо. Затем ее пробила дрожь от холодного резкого сентябрьского ветра. Деревья жутковато зашептали вокруг. По саду заскользили тени, и послышались шорохи. Собака Уильяма И. начала обмениваться мнениями с собакой Адама Дарка, живущего за рекой. Откуда-то раздался рев машины, прогудел мимо и удалился. Донна отшатнулась в тень ели. Заметили ли ее? Ах, почему не едет Питер? Согреется ли она когда-нибудь? Она умрет от холода. Нужно было надеть пальто потеплее. Когда она заболела, было еще лето. Она и не подумала, что оно закончилось, и наступила осень. Ее отвага и возбуждение падали вместе с температурой воздуха. Конечно, уже, должно быть, одиннадцать. Он сказал — в одиннадцать. Неужели он настолько не заботится о ней, что не может прибыть вовремя… не заставлять ждать полночи на холоде. Ждать… ждать. Донна знала, каким долгим кажется время, когда чего-то ждешь. Но даже с учетом этого, она была уверена, что уже почти двенадцать, но никак не одиннадцать. Если Питер Пенхаллоу сейчас же не приедет, она вернется в постель… и пусть он попробует еще раз предложить ей сбежать!
Затем она увидела его огни… и все изменилось. Машина, что привезла Донне ее судьбу, остановилась у западной калитки. Если Текла проснется, то увидит свет из своего окна. Боже, хоть бы не проснулась!
Питер ликующе обнял ее.
— Мне сегодня чертовски не везло. Спустили два колеса, и что-то случилось с карбюратором. Я боялся, что ты уйдешь, боялся, что совсем не сможешь выйти. Но теперь все в порядке. У нас масса времени. Можно не торопиться. Послушай, мой план таков: мы едем в Борден, там садимся на катер. Добираемся до дома пастора в Кертланде, Чарли Блэкфорд обвенчает нас. У меня есть разрешение. Чарли — славный парень, я его хорошо знаю. Он обвенчает нас на раз-два-три, не сомневаюсь, что еще и шести не будет. Дальше на материк и, оп-ля, едем до Нью-Йорка на своей машине, а оттуда — в Южную Америку. Звездочка моего сердца, любишь ли ты меня как раньше? Боже, я готов съесть тебя. Я умираю от голода. Ты прекрасна, как эта лунная ночь. Донна… Донна…
— О, Питер, ты меня задушишь, — прошептала Донна. — Подожди… подожди… давай уедем. Боюсь, что выйдет отец. Кажется, я уже лет сто здесь стою.
— Не беспокойся. Теперь, когда я забрал тебя из этого дома, я быстро успокою его. Донна, если бы ты знала, что я пережил…
— Питер, перестань! Давай уедем.
Питер отпустил ее, немного помрачнев. Что-то Донна холодновата после столь мучительной разлуки. Неужели ей трудно подарить ему несколько поцелуев. Ему и в голову не пришло, что она напугана, замерзла и измучена ожиданием.
— Нужно подождать пару минут. Когда я проезжал дом твоей тети Юдоры, во дворе молодая Юдора прощалась с Маком Пенхаллоу. Нам надо дождаться, пока он не уедет. Дорогая, ты дрожишь. Садись в машину. Там ты согреешься от этого чертова ветра.
— Отключи свои фары… если Текла увидит их… о, Питер, как ужасно убегать вот так. Мы никогда так не поступали.
— Если ты жалеешь, еще не поздно, — сказал Питер изменившимся, недобрым голосом.
— Не глупи, Питер. — Донна все еще дрожала и боялась, ее нервы были натянуты как струны после всего, что она пережила. Она подумала, что Питер мог бы вести себя чуть-чуть более деликатно. А он, напротив, был намеренно жесток. — Конечно, я не жалею. Мне лишь жаль, что приходится делать вот так. Это так… так трусливо.
— Ладно, — сказал Питер, который тоже немало пережил, особенно из-за этих вражеских шин, да еще и получив неплохую возможность узнать о женщинах, — что же ты предлагаешь?
— Питер, ты ужасен! Конечно, я знаю, что мы должны пройти через это…
— Пройти через это. Значит, вот так ты считаешь?
Донна внезапно ощутила, что Питер ей незнаком.
— Не понимаю, что ты хочешь сказать. Я так замерзла, что не могу подбирать и выбирать слова. И это еще не все…
— Не думал, что так будет, — сказал Питер.
— Ты и сам наговорил немало странного… о, я слышала…
— Очевидно. И, конечно, слушала.
— Да, я же не глухая. Ты сказал тете Но… что… что позволил поймать себя, потому что устал догонять.
