– Сестра расстроится, – сказал Юйлин Шэнь. – Она так надеялась, что я получу должность…
– Ты можешь зарабатывать на жизнь стихами. Ведь у тебя такие прекрасные стихи! – воскликнул Ши Мин.
– Стихами не заработаешь на дом с усадьбой, – грустно усмехнулся Юйлин Шэнь. – Поэтам платят медяки, так было во все века…
– Погоди-ка! – сказал Ши Мин. – Смотри, вон несут еще какое-то объявление.
И впрямь из Зала Мудрости вышел служитель с небольшим свитком в руках. Он развернул его и прикрепил к стене. Ши Мин и Юйлин Шэнь поспешили к новому объявлению. Вот что там говорилось:
«Господин Юйлин Шэнь приглашается на собеседование к господину Лу Синю, первому императорскому каллиграфу, в любое удобное для него время».
– Подумай-ка! – ахнул Ши Мин. – Сам императорский каллиграф желает побеседовать с тобой, брат! Может, удача еще не отвернулась от тебя?!
– Не знаю, – покачал головой Юйлин Шэнь. – Ничего не поделаешь, надобно идти. Скажи, я прилично выгляжу?
– Прилично выглядишь и трезв к тому же, – смеясь, воскликнул Ши Мин. – Ступай не мешкая! Эй, любезнейший!
– Что угодно почтенному молодому господину?
– Вот этот человек – господин Юйлин Шэнь, которого приглашает на собеседование сам императорский каллиграф. Может быть, проводишь его?
– Разумеется, разумеется! Идемте, молодой господин!
– Я подожду тебя в кабачке «Зеленая тыква»! – крикнул Юйлин Шэню его друг.
Незадачливый поэт меж тем торопливо шел за служителем через Зал Возвышенной Мудрости. Здесь шли ремонтные работы – чинили крышу, которая с той поры, как Медноволосый Тжонг снял с нее золотые щиты, сияла дырами и прорехами. Из Зала Возвышенной Мудрости служитель повел Юйлин Шэня темной длинной галереей и вывел к небольшому павильону, окруженному распустившимися ранними ирисами. Над павильоном красовалась вывеска: «Приют одинокого».
– Сюда пожалуйте, – сказал служитель. – Здесь господин Лу Синь изволит читать и работать. Сюда Юн велел привести вас…
Юйлин Шэнь не без робости переступил порог павильона. Осмотрелся. Павильон пока был пуст. У резных стен стояли седалища, привезенные из страны Хургистан и называемые диванами. В центре павильона красовался большой овальный стол, украшенный мозаикой. На столе лежали бумаги, тушечница, кисти – все самого прекрасного качества.
– Вам нравятся кисти из барсучьего волоса? – услышал Юйлин Шэнь неожиданный вопрос. Он резко обернулся. В дверях стоял господин Лу Синь, первый императорский каллиграф и с любопытство смотрел на поэта.
Юйлин Шэнь мигом встал на колени и сложил руки в церемониальном поклоне:
– Ничтожный просит прощения за то, что оторвал вас от дел, господин первый каллиграф!
– Я всегда нахожу время для тех, кто привлек мое внимание, – негромко и раздельно произнес Л Синь. – Встаньте с колен, прошу вас, и присядьте вот на этот диван…
– Ничтожный не смеет…
– Оставьте церемонии. Вы ведь стихотворец?
– Не смел бы так себя именовать, но мои стихи вроде бы читают, а потому…
– Моих стихов не читает никто, но тем не менее я считаю себя поэтом. Так поговорим как поэт с поэтом, господин… Юйлин Шэнь.
– Как вам будет угодно, господин первый каллиграф.
Юйлин Шэнь сел на заморский диван. Лу Син устроился напротив. Достал из рукава халата длинную связку аметистовых четок и начал медленно их перебирать. Несколько секунд длилось тягостное молчание. Наконец Лу Синь заговорил:
– Вы, верно, были удивлены и расстроены, не увидев вашего имени в списке прошедших экзамены?
– Да, это так, господин первый каллиграф. Все в мире тлен и тщета, но ничтожный человек все равно стремится к преуспеянию…
– Это так. Наверняка вас мучает вопрос: отчего ваше сочинение не вошло в список лучших? Ведь так?
– Да, господин первый каллиграф. Мне казалось, я написал его… достойно.
– Вынужден вас огорчить: вы не раскрыли тему, увлекшись ненужными красотами описаний.
Юйлин Шэнь склонил голову:
– Что ж поделать… Быть может, в следующем году я снова попытаю счастья и тогда мне повезет больше.
– И вновь я вынужден вас огорчить, господин Юйлин Шэнь. Я написал указ, согласно которому вы не допускаетесь ни к каким экзаменам.
Юйлин Шэнь побледнел:
– Отчего такая жестокость ко мне, господин первый каллиграф?
Лу Синь поднялся с дивана и подошел к гостю:
– Оттого, что девицам не положено сдавать государственные экзамены!
Наступила тишина. В этой тишине было слышно, как где-то далеко, в императорских садах, выводит свою нежную трель лихуа.
– Как вы догадались? – едва слышно спросил (точнее, спросила) Юйлин Шэнь.
– Будем считать, что у меня наметанный глаз, – сказал Лу Синь. – А вы… Как вы, девица, лишившись девического смирения и стыда, решились на такой недостойный поступок?!
– Что же недостойного в том, что я хочу принести пользу стране и государю? -воскликнула Юйлин Шэнь.
– Женщина должна знать свое место и приносить пользу в женских покоях, а не на государственных должностях! – рявкнул Лу Синь. – Вы позорите своих почтенных родителей, если думаете иначе!
– У меня нет родителей и никогда не было, – проговорила Юйлин Шэнь. В глазах ее стояли слезы, и первый каллиграф, увидев эти слезы, смягчился. Он отнюдь не был женоненавистником, просто его немного испортила государственная служба.
– Как так – не было родителей? – тихо спросил Лу Синь.
– Ни я, ни моя старшая сестра их не помним. – Юйлин Шэнь отерла слезы платком. – В раннем детстве мы жили при монастыре У-Чао, монахини воспитывали нас… Когда моей сестре исполнилось шестнадцать лет, а мне одиннадцать, монастырь закрыли, поскольку он был очень беден. Монахини разошлись кто куда, пришлось и нам с сестрой бродяжничать. У нас не было никаких родственников на всей земле… Это было настоящее одиночество, господин первый каллиграф, и в нем вовсе не было никакого блаженства!
– Я понимаю, – тихо сказал Лу Синь.
– Сестра устроилась на работу поденщицей в одном селе. Я помогала ей. Моя сестра была настоящей красавицей, и ей предлагали стать певичкой, зарабатывать большие деньги, а заодно продать в певички и меня, но сестра отказывалась от этой греховной доли. Женщина может прокормить себя не только телом, так говорила моя сестра. Мы жили где придется, брались за любую работу, даже самую тяжелую, а потом нам повезло. Мы хорошо знали грамоту и владели тремя каллиграфическими стилями письма, поэтому в одном небольшом городке на востоке Яшмовой Империи нам дали работу младших чиновников. К этому времени и я, и моя сестра носили мужскую одежду и вели себя по-мужски. Так легче прожить. Никто не пристает с грязными намерениями, да и работа быстрее находится.
