– Я благодарна вам за эту историю, – церемонно склонила голову Фэйянь.
– Даже несмотря на то что история настолько печальна?
– А разве жизнь не есть печаль? Помню притчу, которую часто повторяла настоятельница Незримой Обители Крылатая Цэнфэн: «Однажды Ворон возжелал совершенномудрия и пришел к Луговому Зайцу и спросил, что есть жизнь. Луговой Заяц ответил ему: «Созерцание высшего», но Ворон не удовлетворился этим ответом и отправился к Барсуку спросить, что есть жизнь. «Раздробление бесконечно большого на бесконечно малое», – ответил Барсук, но и этот ответ не устроил Ворона. Тогда Ворон проделал долгий путь и на вершинах гор нашел дом Орла. И у Орла спросил он, что есть жизнь. «Охота» – ответил Орел и бросился со скал на стадо коз. Опечалился Ворон оттого, что ни у кого не нашел он подходящего ответа и сказал: «Воистину, жизнь есть печаль, ибо мы не те, какими должны быть, и, к несчастью, мы те, какими быть не должны».
– Вашей прекрасной притчей вы посрамили мою скромную историйку, – улыбаясь, заметила императрица Чхунхян.
– Ну что вы…
– Нет, нет, принцесса, не спорьте, я знаю, о чем говорю. Я благодарю богов за то, что они послали мне такую прекрасную собеседницу. Без вас и праздник ханоми был бы мне не в радость… Будем ли мы сегодня еще играть?
– Простите, государыня, но, с вашего позволения, я бы отказалась от игры на сегодня. Слишком душно в комнате, хотелось бы прогуляться.
– Хорошо. Идемте гулять. Но вы должны пообещать, что дадите мне возможность отыграться.
– Конечно, ваше величество.
Императрица и принцесса отправились в сад, где долго гуляли, наслаждаясь красотой деревьев и пением птиц. Их разговоры были незначительны и легковесны до того момента, как они заговорили о сновидениях.
– Я вспомнила! – воскликнула Ют-Карахон-Отэ. – Милая принцесса, вы обещали мне поведать ваш сон, помните, тот самый, что слишком испугал вас!
– О, – вздохнула принцесса Фэйянь. – Но он почти стерся из моей памяти!
Следует сказать, что тут принцесса слукавила. Она прекрасно помнила этот сон, хотя бы потому, что он возвращался к ней с пугающей достоверностью чуть ли не всякую ночь.
– Мы обратимся к моему личному толкователю снов, – пообещала Ют-Карахон-Отэ. – Он приготовит особый отвар…
– Стоит ли такой пустяк, как сон, таких забот?
– Сны – не пустяки, – построжев, сказала Ют-Карахон-Отэ. – Сон может предвещать падение или возвышение целой империи. Сон – предупреждение от богов…
– Хорошо, – смирилась принцесса Фэйянь. – Когда вам угодно будет провести ритуал?
– Нынче же вечером. К чему откладывать? Я немедленно отдам приказ своему толкователю снов, чтобы он готовился. А пока давайте посвятим время чаепитию. У меня прекрасный чайный павильон древней работы. Теперь таких уже не делают. Думаю, этот чайный павильон был выстроен в эпоху императрицы Мониен.
– Может ли такое быть? Прошло столько времени…
– Время – это пустяки, – пожала плечами Ют-Карахон-Отэ.
Чайный павильон действительно выглядел как произведение искусства. Его стены были скруглены к куполу и покрыты пластинками перламутра, отчего павильон напоминал громадную жемчужину. Внутри все было из слоновой кости – перегородки, столики, подставки. А на подушки для сиденья пошел отличный белый шелк. В чайном павильоне витал нежный аромат лотоса и жасмина. Прислужницы подавали императрице Чхунхян все необходимое для церемонии, а чай она готовила сама. Выпив несколько крохотных чашечек, Фэйянь почувствовала, что вместо бодрости впадает в дрему. Сон одолевал ее с такой силой, что, казалось, чашка вот-вот выпадет из ослабевших рук. Вместе с тем императрица была бодра и внимательно следила за своей гостьей.
– Мне нехорошо, – прошептала Фэйянь и дернула тесемку у ворота. – Прошу: воды…
У ее губ оказалась чаша с водой. Фэйянь выпила ее, надеясь, что вода освежит, но тут бессилие сна сковало все ее члены; принцесса закрыла глаза и рухнула на подушки. Ее лицо стало цвета слоновой кости, губы посинели и на веках обозначилась сеточка кровеносных сосудов. Если бы не едва слышное дыхание, можно было бы подумать, что принцесса Фэйянь умерла.
Ют-Карахон-Отэ приказала прислужницам:
– Позовите снотолкователя. Пусть идет в чайный павильон и захватит все необходимое.
Императрице не пришлось ждать и пяти минут как пришел толкователь снов. Это был невысокий худощавый старец с длинными волосами и бородой снежной белизны. На его халате темно-кирпичного цвета были вышиты триграммы багуа и страшные знаки подземного мира.
– Твое снадобье подействовало, Тейху, – сказала старику императрица. – Но она едва дышит, боюсь, как бы мы не прервали в ней течение жизненной силы…
– Пусть ваше величество не беспокоится, – заверил императрицу Тейху. – Все будет сделано как надо.
Тейху поставил на лоб принцессы небольшую чашечку, в которой курилась благовонная палочка; точно такую же чашечку он поставил на грудь Фэйянь.
– Вознесем молитву владыкам сна, – сложив руки, проговорил Тейху. – Да явят они то, что скрыто.
Императрица легла рядом с принцессой Фэйянь, и старик также поставил ей на лоб и на грудь чашечки с дымящимися благовониями. Павильон наполнился густым тяжелым ароматом, который как будто слоями стелился в воздухе.
– Созерцайте несозерцаемое, услышьте неслышимое, – воззвал снотолкователь, и императрица закрыла глаза. Теперь она видела и слышала все, что видела и слышала во сне принцесса Фэйянь, – сновидение принцессы стало сновидением императрицы. – Не буди Уносящих Свет! Молю тебя, возлюбленное мое чадо, не противься грядущему. Тебе не одолеть Царицу Чая. Она всесильна, она не знает, что такое отказ, она видит прошлое и будущее каждой души. О, не противься, не противься! – теперь это исступленно шепчут губы повелительницы Жемчужного Завета. Она бледна до синевы, кончики пальцев судорожно подрагивают… Лишь один толкователь снов удивительно спокоен. Его тело словно окаменело, да ведь так оно и есть, потому что дух Тейху вышел из своей оболочки и вселился сразу в душу и принцессы и императрицы, чтобы самому видеть странный сон.
Так проходит некоторое время. Сон кончается, и тогда дух толкователя возвращается в тело. Он выпивает некий отвар из принесенной с собой маленькой бутылочки, затем, взяв кисть, обмакивает ее в бутылочку и рисует кистью иероглиф на лбу императрицы Чхунхян. Затем снимает чашечки с погасшими благовониями.
– Ох, – стонет императрица и открывает глаза. Садится, трет виски. – Дай мне скорее целебного снадобья, Тейху!
Старик не замедляет исполнить приказ повелительницы. На лицо Ют-Карахон-Отэ возвращается румянец.
– Как это было страшно, – шепчет она. – Ты все видел и все запомнил, Тейху?
– Да, государыня. Прикажете ли прямо сейчас разбудить молодую госпожу?
