– Ты только не обижайся на меня, ладно? Знаешь, ты ведь у меня единственная подруга. Мне кроме тебя и поговорить-то по душам не с кем. Ладно?
Настя махнула рукой и отключилась, чтобы не расплакаться.
Надо же, она для Даши подруга. А Даша для неё кто? Нет, что-то неправильно в этом мире, если люди боятся быть искренними.
Она провела рукой по щеке, посмотрела на пальцы, на которых остался тональный крем. Даже лицо приходится прятать из страха, что настоящее никому не понравится.
Потом она долго смывала под горячим душем косметику и слёзы. Первое смылось быстрее.
⁂
Народ в очереди послушно соблюдал дистанцию.
Настя встала в конец со своей тележкой. Первый выход на улицу после двухнедельного заточения казался праздником. Губы против воли растягивались в улыбке.
Она поправила маску. В принципе, даже удобно: можно особо не краситься. В масках все одинаково уродливы.
– Я теперь в магазин только днём, – сказал кто-то за спиной.
Настя покосилась: две женщины пенсионного возраста пристроились за ней в очередь. Обе в самодельных тряпочных масках. Обе громко перебрасывались новостями, не обращая ни на кого внимания.
– Так, конечно, на прошлой неделе на знакомую прямо возле дома напали, пакет с продуктами отобрали. А полиции и дела нет!
– Да нет, наш участковый-то, ой, хороший парень. Всегда поможет, сколько раз ни обращалась, всегда помогал. Помнишь его?
– А не его в больницу-то положили на днях? Вроде, даже в реанимацию. Говорят, в тяжёлом состоянии.
– Да ты что? А слышала, что карантин хотят на полгода ввести? Вот мне сосед вчера из газеты читал…
Женщины продолжали болтать, а Настя стояла с окаменевшим видом. Они сказали: участковый в реанимации.
В задумчивости она шла к дому. Да, после случая в аптеке Фунтиков зашёл один раз, и то не поднимался, а позвонил в домофон. Коротко представился, напомнил про «оставайтесь дома до окончания срока карантина» и всё.
Наверное, надо было сказать ему про украденный грабителем телефон, но так как Фунтиков говорил сухо, она промолчала. Не хотела выслушивать очередные нравоучения. И вообще, есть ли ему дело до какого-то телефона? Скорей всего, нет.
С тех пор участковый её больше не проверял, а она, пребывая в расстройстве от предательства Бориса, даже не обратила на это внимания.
Могла она заразить его? Говорят, есть скрытые носители, сами не болеют, а других заражают. Но у неё же брали тест, и, если бы он был положительный, ей бы сказали.
Бедный Фунтиков. А как же его кошка? Интересно, у него есть семья, жена, дети?
Надо съездить в больницу. Нет, сначала в полицию, там же знают, куда его положили. И даже не сходить, а позвонить. Хотя они вряд ли дадут сведения неизвестно кому о сотруднике.
Хорошо, она обзвонит справочные всех больниц и узнает, не лежит ли у них в реанимации некий Фунтиков…
Тут она застопорилась, потому что не помнила, ни имени его, ни отчества. Не только не помнила, но и не знала никогда. Вот она шляпа!
Лампочка в подъезде не горела, лестница тускло освещалась дневным светом сквозь давно не мытые окна. Что-то толкнуло её в спину, она по инерции пробежал несколько шагов вперёд, и больно стукнулась об стену. Грубая рука дёрнула её за ворот, развернула. Вскрикнуть она не успела: горло оказалось пережато.
– Слышь, ты, – прошипели ей в лицо, дохнув гнилостным запахом. Настя дёрнулась, узнав парня с вогнутой скулой. – Если показания на кореша дашь, не жить тебе.
– Какого кореша? – прохрипела Настя. – Вы кто?
– Память отшибло? – Грабитель помахал перед ней телефоном в розовом футлярчике. – А что снимала, забыла уже?
Она попыталась оттолкнуть его, но безуспешно.
– Что вам надо?
– Кореш мой на нарах парится, суда ждёт. Аптекарша свидетель. Была. Но теперь уже ничего не скажет. А ты, если вякнешь, с тобой что-то плохое случится. Поняла? Я тебе личико сейчас поправлю, чтоб быстрей дошло.
Настя с ужасом увидела в его руке нож и зажмурилась. Кричать не было сил, и воздуха в лёгких тоже не хватало.
Глухо лязгнула железная дверь. Звуки доносились до Насти с задержкой, будто она попала в странный тягучий сон.
Внезапно стало легко и свободно, она вдохнула открытым ртом и увидела странную возню у себя под ногами. Отступила на шаг, сфокусировала размытое зрение. Один человек сидел на другом и мутузил его кулаком по лицу. Потом этот, сверху, тяжело поднялся, отдуваясь и держась за стену.
Настя ойкнула.
– Вы как, Анастасия Валерьевна? – спросил Фунтиков.
Она закивала, мелко-мелко, как птица.
– Не порезал?
Голова её затряслась слева направо, нет, мол.
– Ну, и хорошо.
Человек на полу шевельнулся, Настя вскрикнула. Фунтиков медленно повернул голову, достал наручники, надел грабителю на одну руку, подтащил его к перилам, пристегнул.
– Вот так. Вам придётся дать показания, Анастасия Валерьевна, и в суде выступить. Если не испугаетесь. Или побоитесь?
– А он правду сказал, что аптекаршу…
Фунтиков кивнул.
– Запугал. Та от показаний отказалась. Мол, никто её не грабил, ножом никто не угрожал. Так что, придётся выпустить невинного человека. Как-то так. Ну, я тоже понимаю, у неё дети, страшно за них.
– Я дам показания, – твёрдо сказал она. – Нельзя, чтобы такие по улицам ходили.
– Посмотрим, – Фунтиков чуть усмехнулся. – Это вы сейчас такая смелая, поглядим, что завтра скажете.
– Ну, знаете, вы очень уж обо мне хорошего мнения.
Фунтиков нагнулся и поднял розовый телефон.
– Ваш?
– Мой. Он у меня его отобрал, там, возле аптеки. Я видео снимала.
– Вы меня поражаете, Настя. Почему сразу не сказали?
Настя пожала плечами, удивлённая, что назвал её просто по имени, без отчества.
– Сначала забыла, а потом вы же не приходили.
– А позвонить не могли?
– Откуда? Думаете, у меня сто телефонов? А выходить на улицу не могла, вы же знаете.
Фунтиков развёл руками.
– Значит, вот как он на вас вышел. Понятно. Посмотрите, видео ещё цело или он его стёр?
Настя зашла в видеозаписи. Нет, видео ещё сохранилось, чудом, не иначе. Конечно, пароли в соцсетях она поменяла в тот же день, как лишилась телефона. Но не сразу. Спохватилась только вечером, когда боль от измены Бориса немного отступила.
– Идите к себе, сейчас приедет наряд. К вам зайдёт следователь записать показания. Тут ничего интересного уже нет.
