Ах, милая старая моя куколка! В детстве я была так стеснительна, что редко осмеливалась открыть рот, а уж сердце свое не открывала никому, кроме нее. Вспоминая, каким облегчением для меня становились наши с куклой доверительные беседы, я готова прослезиться. Возвращаясь домой из школы, я сразу бежала наверх, в свою комнату, и принималась верещать: «Ах, Долли, мой верный сердечный дружок, я знала, что ты ждала меня!» Потом я садилась на пол, прислонившись к подлокотнику ее большого кресла, и рассказывала обо всем, что увидела с момента нашего расставания. Я всегда была наблюдательной: не быстро все схватывала, нет, а молча взирала на происходящее и думала, как хотелось бы мне начать лучше разбираться во всем, что творится в мире. Увы, я не отличаюсь сообразительностью, но когда люблю кого-то очень нежно и ласково, то как будто начинаю лучше понимать мир.
Хотя, возможно, я обманываюсь из-за своего тщеславия.
Как принцесс в сказках, меня растила крестная, вот только, в отличие от тех принцесс, я не была очаровательным ребенком. С крестной связаны самые ранние мои воспоминания, хотя, возможно, она вовсе не приходилась мне крестной, просто так я ее воспринимала. Что за добрая и славная это была женщина! По воскресеньям она ходила в церковь не один, а целых три раза, не пропускала утренних молебнов по средам и пятницам и посещала все до единой проповеди. Она была красавицей, а порой мне казалось, что она могла бы стать ангелоподобной, если бы хоть раз улыбнулась; но за все годы я так ни разу и не видела, чтобы она улыбалась. Она всегда была серьезна и строга. Мне тогда думалось, что из-за добродетельности крестной пороки окружающих заставляли ее постоянно хмуриться, поэтому за всю жизнь она ни разу не улыбнулась. Я чувствовала огромную разницу между нами, даже со скидкой на то, что она была взрослой женщиной, а я еще девочкой; мне казалось, что я совершенно недостойна ее, ничтожна и совсем на нее непохожа, поэтому я никогда не могла расслабиться в ее присутствии и не могла полюбить ее так сильно, как мне бы того хотелось. Стоило задуматься о том, какая она хорошая и как я ее недостойна, и я сильно расстраивалась; ах, как горячо я надеялась, что когда-нибудь и мое сердце станет таким благородным, как у нее! Я много раз говорила об этом со своей милой старой куклой, но, увы, мне так и не удалось полюбить мою крестную так сильно, как она того заслуживала, и мне казалось, будь я девочкой более добродетельной, любила бы ее сильнее.
Пример 13 – отрывок из «Властелина колец» – позволяет мгновенно оценить возможности, открытые для вовлеченного повествователя, который может описать происходящее с точки зрения пробегающей мимо лисы. Лиса «так и не узнала, как их туда занесло», а мы никогда больше не встретим эту лису на страницах книги, но в момент, описываемый автором, она была там, живая и внимательная, и наблюдала за таинственным началом великого приключения.
ПРИМЕР 13
Дж. Р. Р. Толкин, отрывок из «Властелина колец»:
– Так спать хочется, – промолвил он, – еще чуть-чуть, и упаду прямо посреди дороги. Ты как спать собираешься, на ногах? Уже почти полночь.
– Я думал, ты любишь гулять по ночам, – ответил Фродо. – Но так уж и быть, спешить нам некуда. Мерри нас только послезавтра ждет; еще два дня на дорогу осталось. Так что увидим подходящее местечко и остановимся на ночлег.
– Ветер западный, – заметил Сэм. – Перейдем через этот холм, хозяин, и на той стороне будет укромное безветренное местечко. Помнится, там сухой ельник. – Сэм хорошо знал земли в пределах двадцати миль от Хоббитона, но не дальше.
За вершиной холма и впрямь оказался ельник. Сойдя с тропинки, путники углубились в густую и темную смолистую чащу, набрали сухих палок и шишек и развели костер. Скоро под большой елью весело затрещало пламя; хоббиты немного посидели у костра и начали клевать носом. Примостившись под корнями высокого дерева, они свернулись калачиком, накрывшись плащами и одеялами, и скоро крепко заснули. Вахту держать не стали: даже Фродо пока не чуял опасности, ведь они еще не покинули пределов Шира. Костер погас; лесные зверьки подходили и смотрели на путников. Лиса, бежавшая по своим делам, остановилась на минуту и принюхалась.
«Хоббиты! – удивилась она про себя. – Ну дела! Слыхала я про всякие странности, что творятся в этих землях, но чтобы хоббиты ночевали под деревом, под открытым небом? Да еще и втроем? Вот это чудеса!» – Лиса не зря удивлялась, но так и не узнала, как их туда занесло и что случилось дальше.
Перечитайте пример 8 – отрывок из романа «На маяк» Вирджинии Вулф. Вы увидите, как вовлеченный автор свободно и легко перемещается между собственным восприятием и точками зрения персонажей; границы их видения размываются, растворяются друг в друге и сливаются с «шепотом красоты этого мира», являющимся голосом самой книги, истории, рассказывающей саму себя. Такое свободное и неожиданное перемещение, о котором мы поговорим ниже, крайне редко встречается в литературе и требует от автора колоссальной уверенности и мастерства.
Что почитать
Вовлеченный автор / «всезнающий рассказчик»: мне немного неловко советовать читать «Войну и мир» Толстого, ведь решиться прочесть этот роман сродни подвигу, но это действительно чудесная книга. С точки зрения технического мастерства Толстой совершает почти волшебство, совершенно незаметно переключаясь между авторским голосом и точкой зрения персонажа, свободно рассуждая от имени мужчины, женщины, даже охотничьей собаки и так же незаметно возвращаясь обратно к авторскому комментарию. К концу романа читатель чувствует, что прожил много жизней, что, пожалуй, является наибольшим подарком.
Отстраненный автор, или «муха на стене»: произведения писателей-минималистов, например Раймонда Карвера
[20], чьи рассказы являются отличным примером этой техники.
Рассказчик-наблюдатель: в этом режиме часто писали Генри Джеймс и Уилла Кэсер
[21]. Рассказчики-наблюдатели Джеймса говорят от ограниченного третьего лица, что позволяет держать дистанцию между повествователем и главными героями. Что до Кэсер, в романах «Моя Антония» и «Погибшая леди» она повествует от первого лица и прибегает к рассказчику-очевидцу мужского пола: любопытно задуматься о том, почему женщина предпочла прятаться за мужской маской.
Ненадежный рассказчик: классический пример – «Поворот винта» Генри Джеймса. В этом романе не стоит верить всему, что говорит гувернантка; важно не столько то, что она говорит, как то, о чем она умалчивает. Кого она обманывает? Нас или себя?
Любопытно понаблюдать за режимами повествования в жанровой литературе. Казалось бы, в научной фантастике есть ли смысл говорить от имени персонажей? Но почитав достаточно произведений этого жанра, вы поймете, что даже в довольно примитивных сериях книг – по мотивам «Звездного пути», к примеру, – используются сложные, часто меняющиеся режимы повествования.
