Сунь Ятсен был кумиром Цинлин. По дороге в Японию, где ей предстояло встретиться с отцом и с Сунь Ятсеном, Цинлин сообщала одному из своих преподавателей: «Я везу доктору Суню ящик калифорнийских фруктов от его местных почитателей и горжусь тем, что мне выпала честь доставить ему личное письмо»
[152]. Поскольку семья Цинлин поддерживала тесную связь с Сунь Ятсеном, его соратники тепло приветствовали двадцатилетнюю девушку. Цинлин, которая любила разыгрывать из себя важную особу, писала своей учительнице Маргарет Холл: «Я… ходила по званым ужинам и театрам, пока не свыклась с жизнью на широкую ногу… Я была “почетной гостьей” на приеме в честь китайских студентов… Поднявшись на борт, я обнаружила, что моя каюта вся в цветах и завалена газетами, журналами и фруктами. Я почувствовала себя по-настоящему знатной персоной»
[153].
Цинлин взяла за образец Жанну д'Арк и отождествляла себя с героинями, которые самоотверженно боролись «за правое дело». С фотографии, сделанной в те годы, Цинлин смотрит дерзко, словно протестуя против какой-то чудовищной несправедливости. На момент ее знакомства с Сунь Ятсеном его политическая карьера находилась в самом серьезном кризисе со времен основания республики. Война с Юань Шикаем закончилась для Сунь Ятсена поражением, он жил в тесной комнатушке без мебели (такие снимают студенты) и существовал за счет мелких пожертвований от японских спонсоров. Все то, что наверняка оттолкнуло бы других женщин, внушило Цинлин еще большую любовь к нему. Для нее невзгоды Сунь Ятсена были проявлением вопиющей несправедливости, ведь он жертвовал собой ради молодой республики. Эта мысль трогала Цинлин до глубины души. «У него поистине железные нервы», – говорила она с нежностью и благоговением. И мечтала посвятить ему свою жизнь и разделить с ним груз испытаний, выпавших на его долю. Цинлин влюбилась.
Жизнь с Сунь Ятсеном была яркой и насыщенной. Несмотря на свою вражду с действующим президентом Китая, Сунь Ятсен, как бывший временный президент (и первый президент Китайской Республики), был востребован в обществе. Вместе с ним на всевозможные торжественные и светские мероприятия приглашали Цинлин, и она прекрасно проводила время. В одном из писем своей американской подруге Элли Слип Цинлин сообщала, что посетила знаменитый курорт с горячими источниками – «самый великолепный отель в мире», – где вращалась в высших кругах: «Сейчас… расскажу, за кого я безумно хотела бы выдать тебя замуж. Он австрийский посол и самый симпатичный холостяк на свете. Там присутствовали все члены посольства»
[154].
Цинлин также описывала «миниатюрный фруктовый сад», который видела в другом живописном уголке: «Он был великолепен. Самые разные карликовые деревья: яблони, груши, гранаты, хурма. Какой невероятно интересной стала сейчас жизнь. Если ты любишь все красивое, обязательно приезжай на Восток как можно скорее. Я буду твоей дуэньей, а если ты пожелаешь нарвать запретных плодов, стану смотреть на это сквозь пальцы».
Цинлин обнаружила, что у них с Сунь Ятсеном много общего. Он принял христианство, но глубиной веры никогда не отличался. Цинлин с самого детства весьма скептически относилась к миссионерам и не воспринимала их всерьез. Восхищаясь очередной танцевальной вечеринкой под звуки гавайского оркестра на борту судна, следовавшего в Японию, она добавила: «Даже миссионеры присоединились – разумеется, исключительно в качестве зрителей». Цинлин делилась с Сунь Ятсеном забавными историями, которые были связаны с ее религиозной жизнью: «Когда я рассказала ему, как во время учебы в Америке нас всех по воскресеньям гоняли в церковь и я пряталась в шкафу за одеждой, а когда все девочки и наставницы уходили, вылезала и писала письма домой, он расхохотался и заявил: “Значит, нам обоим гореть в аду”»
[155].
Зарождавшееся между ними чувство казалось Сунь Ятсену подарком судьбы. Он влюбился без памяти. Однажды, когда Цинлин уехала в Шанхай навестить мать, Сунь Ятсен поручил своему агенту найти способ отправлять девушке любовные письма так, чтобы ее мать ни о чем не догадывалась. В ожидании ответов от Цинлин он терял аппетит и сон – его квартирная хозяйка сразу распознала у него любовное томление. Сунь Ятсен доверился ей: «Я просто не могу не думать о Цинлин. С тех пор как я встретил ее, я чувствую, что впервые в жизни полюбил. Теперь мне известна сладость любви и ее горечь»
[156].
Пожалуй, самым верным признаком влюбленности Сунь Ятсена было то, что человек, называвший себя «спасителем Китая», «единственным великим и благородным лидером» и требовавший от всех вокруг «безоговорочного подчинения», не ощущал уверенности во взаимоотношениях с Цинлин и боялся, что девушка отвергнет его. Желая подразнить его, Цинлин, например, могла сказать, что решила перебраться в Америку, хотя на самом деле подобных планов у нее не было. Как-то раз, уезжая в Шанхай, она заявила, что намеревается выйти там замуж и в следующий раз они увидятся, когда она будет вместе с супругом. Когда прошел слух, что президент Юань Шикай хочет стать императором, Цинлин сообщила Сунь Ятсену, что подумывает сочетаться с Юань Шикаем браком, «чтобы быть императрицей» или императорской наложницей
[157]. Слова Цинлин привели Сунь Ятсена в ярость, он попросил ее отца объяснить, правда это или нет. Озадаченный Чарли ответил: «Я склонен считать, что это шутка, нежели что-либо другое», «детский лепет», «не верьте всему, что говорят юные девушки, которые любят позабавиться». По-видимому, Чарли не обратил внимания на то, что его дочь потешалась подобным образом именно над мужчиной, который, как она знала, по уши влюблен в нее. Чарли, убежденный, что все в порядке, вернулся в Шанхай. Цинлин осталась наедине с Сунь Ятсеном, и ее любовь расцвела пышным цветом.
Летом 1915 года Цинлин приехала в Шанхай – просить у родителей разрешения выйти замуж за Сунь Ятсена. Шокированные этим известием родители отказались дать дочери свое согласие. Они приводили множество доводов, в том числе упоминали разницу в возрасте: жениху было сорок восемь лет, невесте – чуть больше двадцати. Вокруг столько приличных молодых христиан, за которых Цинлин могла бы выйти замуж, говорили родители. Вот, например, Юн и Дань часто бывают у них в доме. Почему бы не выбрать одного из них или еще кого-нибудь? Чарли не забыл автомобильную аварию в Токио и холодный отказ Сунь Ятсена навестить серьезно пострадавшую жену. Несмотря на весь свой революционный пыл, этот человек не сможет стать достойным супругом их дочери. Однако наиболее сильные эмоции вызывал другой аргумент: у Сунь Ятсена уже есть жена и дети. Развод будет «предательством по отношению к женщине, делившей с ним невзгоды, и к детям», которые старше самой Цинлин. Если же Сунь Ятсен решит не разводиться, Цинлин ждет роль наложницы, и тогда она не только опозорит себя и своих родных, но и нарушит христианские заповеди. Семья Сун – «христианская семья, и ни одна из наших дочерей никогда не станет ничьей наложницей: ни короля, ни императора, ни величайшего из президентов земли», утверждал Чарли в письме, которое отправил Сунь Ятсену после того, как Цинлин заявила о своих планах быть наложницей Юань Шикая. Цинлин «испытывает отвращение даже к беседам с наложницами», добавлял отец девушки. И она никогда не вступила бы в разговор «со второй женой», если оказалась бы в ее обществе. Айлин тоже пыталась убедить младшую сестру в том, что ей не следует выходить замуж за Сунь Ятсена. Слова Айлин привели Цинлин в бешенство. В разгар бурной ссоры Цинлин лишилась чувств. Девушку отнесли наверх, в ее спальню, и заперли дверь снаружи. После этого инцидента в доме семьи Сун разыгралось еще немало жутких скандалов
[158].
