Цинлин ссорилась с родными в Шанхае, а в это время, в сентябре 1915 года, жена Сунь Ятсена прибыла по его приглашению в Японию, чтобы обсудить развод. Мучжэнь скорбела по недавно умершему брату Сунь Ятсена: А-Ми, который все эти годы поддерживал ее семью, скончался в возрасте шестидесяти одного года. Она потеряла человека, который действительно заботился о ней и ее детях. Убитая горем Мучжэнь равнодушно восприняла заявление неверного мужа о намерении развестись. Она вернулась домой, в Макао, где прожила еще сорок лет. С Сунь Ятсеном они больше никогда не встречались.
Однако не существовало способа оформить их развод документом, который имел бы законную силу. Брак Сунь Ятсена и Мучжэнь был традиционным, и для женщины не предусматривалась возможность развода по обоюдному согласию. Развод обычно подтверждался письмом от мужа, в котором сообщалось о возврате жены родителям. Сунь Ятсен не хотел унижать Мучжэнь подобным образом.
Утверждая, что теперь он разведен по закону, Сунь Ятсен отправил в Шанхай гонца, чтобы тот привез Цинлин. Осенней ночью девушка сбежала из отчего дома и села на пароход, отправлявшийся в Японию. Согласно рапортам службы наблюдения японского правительства, Сунь Ятсен встретил невесту в Токио 25 октября 1915 года
[159]. На следующий день они поженились. Церемонию провел Вада Мидзу в своем доме, пара подписала три экземпляра «брачного договора» на японском языке, который подготовил Вада. Не знавшая японского Цинлин думала, что Вада – «знаменитый юрист», а «договор» зарегистрирован согласно требованиям властей Токио и обладает юридической силой. В действительности же Вада Мидзу был не юристом, а владельцем небольшой торговой компании, и власти Токио не регистрировали браки иностранцев. «Брачный договор» представлял собой не имевшую юридической силы бумагу, которую Вада составил и завизировал как «свидетель». Всю церемонию разыграли только ради двадцатилетней Цинлин, которая училась в миссионерской школе и придавала огромное значение законности брака.
Сунь Ятсен не пригласил на свадьбу никого из своих друзей, кроме Ляо Чжункая – самого преданного и надежного человека, который исполнил роль второго «свидетеля». Ляо привел с собой одиннадцатилетнюю дочь Синтию, которая служила невесте переводчиком.
После подписания «договора» Вада устроил новобрачным легкий ужин. Затем все трое уехали на машине, которая привезла Сунь Ятсена. Ваду высадили у ресторана, где можно было поужинать с гейшами, а молодожены отправились домой. Теперь они жили не в крошечной комнатушке, а в «уютном домике среди кленов с алой листвой». Этот домик очень нравился Цинлин. Она говорила, что свадьба была «предельно простой», и добавляла: «ведь мы оба терпеть не можем всякого рода церемонии»
[160].
Через день после свадьбы на пороге их дома появились родители Цинлин. Убегая, девушка оставила им письмо, и супруги Сун поспешили в Японию следующим же пароходом. Много лет спустя Цинлин писала своему другу и биографу Израэлю Эпштейну, которого называла Эппи, что родители отчаянно «пытались убедить» ее вернуться домой: «Мама плакала, а отец, который страдал болезнью печени, умолял меня… Он даже обратился к японскому правительству… утверждая, что я несовершеннолетняя и что меня принудили к замужеству силой! Естественно, японское правительство не смогло вмешаться. Я тоже горько плакала, но, несмотря на всю жалость к моим родителям, отказалась расстаться с мужем. Знаете, Эппи, хотя с тех пор прошло более полувека, у меня такое чувство, будто это было всего несколько месяцев назад»
[161].
Решение Чарли сообщить японскому правительству о поступке Сунь Ятсена свидетельствует о том, как сильно он был огорчен. Чарли считал Сунь Ятсена «порядочным и благородным» человеком, который «ни в коем случае не станет обманывать… друзей». Теперь же Чарли оказался серьезно разочарован поведением своего кумира. О своих переживаниях он поведал старому другу Биллу Берку: «Билл, еще ни разу в жизни меня так не оскорбляли». Чарли так и не простил Сунь Ятсена. Айлин и ее муж отмечали, что разрыв Чарли с Сунь Ятсеном «был окончательным… и давняя дружба превратилась во вражду»
[162].
Известие о браке Цинлин и Сунь Ятсена стало достоянием общественности. Миссионеры сочли, что Цинлин сбежала и вышла замуж тайно, поэтому советовали Чарли привезти ее обратно. Товарищи Сунь Ятсена не признали ее в качестве жены своего лидера и называли ее не «госпожой Сунь», а «барышней Сун».
Цинлин старалась не обращать внимания на подобные вещи и пребывала в твердой уверенности, что их союз основан на добродетели. Она полностью погрузилась в ощущение счастья, как писала своей подруге Элли спустя несколько недель после свадьбы:
«В последнее время я настолько рассеянна, что даже не помню, отправила тебе письмо или нет. На всякий случай пишу несколько строк, что я вполне обеспокоена [sic, спокойна], и счастлива, и рада, что мне хватило смелости преодолеть свои страхи и сомнения и решиться выйти замуж.
Я чувствую, что обзавелась семьей, и мне нравится семейная жизнь. Я так занята – помогаю мужу в его работе, отвечаю на его письма, разбираю все телеграммы и перевожу их на китайский. И я надеюсь, что когда-нибудь все мои труды и жертвы будут вознаграждены – и я увижу, что Китай избавился от гнета тирании и монархизма и стал республикой в лучшем смысле этого слова»
[163].
Упоминание о «жертвах» говорит о том, что в глубине души Цинлин понимала: ее брак не является законным. Она смирилась с этим, уверяя себя, что действует во имя всеобщего блага. Их брак был настоящим во всех отношениях, кроме официального статуса. Сунь Ятсен не нарушал клятву и хранил верность супруге, а Цинлин была готова отдать за него свою жизнь.
Тем временем у президента Юань Шикая, популярного в народе и надежно закрепившегося на своем посту правителя, начали непомерно расти амбиции. Он всегда мечтал об императорском престоле и в 1915 году провозгласил, что возвращает в Китай монархию и сам становится императором. Однако новоиспеченного монарха тревожило отсутствие легитимности. Трон императора в Запретном городе охранял вырезанный на потолке дракон, который держал в зубах большой серебряный шар. В народе говорили, что этот шар упадет на голову любому, кто сядет на трон, если этому человеку там не место. Юань Шикай так сильно боялся, что шар рухнет ему на голову, что приказал перенести трон подальше от дракона
[164]. Общественность, привыкшая за последние десять лет громко выражать свое мнение, выступила решительно против возврата к монархии. Эти настроения поддержали соратники президента и военачальники. Республике суждено было остаться в стране надолго. Двадцать второго марта 1916 года, через восемьдесят три дня после заявления о своем намерении стать императором, Юань Шикай отказался от этой затеи. На императорский престол он так и не взошел
[165].
