Участник переговоров со стороны Советской России дипломат Адольф Иоффе отправил голландского коммуниста, известного под псевдонимом Маринг, в Шанхай, чтобы побеседовать с Сунь Ятсеном. Встреча состоялась 25 августа 1922 года, после чего Сунь Ятсен написал Иоффе письмо, выражая согласие с тем, что «советская армия должна остаться» в Монголии. Более того, Сунь Ятсен предложил советской армии двинуться дальше по «историческому пути» вторжений и захватить Пекин. Иоффе передал в Москву, что Сунь Ятсен призывает советские войска сначала «занять Синьцзян и собрать там армию для него», а затем «он сам приедет в Синьцзян, где в соответствии с заключенными договоренностями введет любую политическую систему, даже советскую». Чтобы подтолкнуть советское руководство к принятию решения, Сунь Ятсен сообщил, что в Синьцзяне «находится всего 4000 китайских солдат, так что никакого сопротивления не ожидается». Для пущего соблазна Сунь Ятсен напомнил советскому правительству, что эта провинция «богата полезными ископаемыми»
[211]. Свой план Сунь Ятсен оценил «максимум в два миллиона мексиканских долларов (примерно два миллиона золотых рублей)».
Москва увидела в Сунь Ятсене чрезвычайно полезного партнера и связала себя с ним обязательствами, тем более что китайское правительство отказалось выполнить ее требования по присоединению Монголии. Не добившись ничего в Пекине, Иоффе приехал в Шанхай и заключил с Сунь Ятсеном сделку, о которой было объявлено 26 января 1923 года. Доклады Иоффе обсуждали советские лидеры, в том числе Ленин, Троцкий и Сталин. Сунь Ятсен «наш человек, – уверял свое начальство Иоффе. – Разве это не стоит двух миллионов золотых рублей?»
Советское Политбюро одобрило решение выплачивать Сунь Ятсену по два миллиона золотых рублей ежегодно
[212]. Так Сунь Ятсен во второй раз получил крупную финансовую помощь из-за границы, причем не единовременный платеж, а регулярные выплаты. Москва выразила намерение поддерживать Сунь Ятсена всесторонне – даже в обозримом будущем.
Благодаря этой гарантированной и солидной денежной подпитке Сунь Ятсен убедил командиров армий соседних провинций, которые претендовали на Кантон, вторгнуться туда. Чэнь Цзюнмин, не желавший вести разрушительную войну, сложил с себя полномочия и покинул город. Будущий «отец китайской нации» триумфально вернулся в Кантон в феврале 1923 года, чтобы сформировать очередное сепаратистское правительство. И на этот раз его перспективы были гораздо радужнее, чем когда-либо прежде.
По предложению Сталина политическим советником Сунь Ятсена был назначен Михаил Бородин – опытный большевик и советский агитатор, который некоторое время жил в Америке, Великобритании и Мексике. Высокий и крупный, Бородин был уроженцем Белоруссии. Мэйлин, которая познакомилась с ним позднее, описывала Бородина так: человек «с большой как у льва головой и гривой тщательно расчесанных, длинных, слегка волнистых темно-русых волос, спускающихся на шею»
[213]. Он говорил «низким, чистым и неспешным баритоном» и «производил впечатление непоколебимой уверенности и личного обаяния». По прибытии Бородина в Кантон Сунь Ятсен оказал ему восторженный прием. Как писал Бородин в Москву, Сунь Ятсен «несколько секунд пристально смотрел на меня не моргая» и «во всех подробностях расспрашивал о Ленине, выясняя состояние его здоровья, как врач»
[214].
Талантливый организатор, Бородин учил Сунь Ятсена идти к достижению мечты ленинским путем. Он реорганизовал партию Гоминьдан по большевистскому образцу и стал идейным вдохновителем первого съезда партии, прошедшего в Кантоне в январе 1924 года. Москва финансировала и обучала армию для Сунь Ятсена и основала военную школу Вампу (Хуанпу) на живописном острове Хуанпу посреди Жемчужной реки, в десяти километрах от Кантона.
Несмотря на тесную связь с Сунь Ятсеном, советские политики понимали, что он не верит в коммунизм и может вести двойную игру. По настоянию Москвы члены Коммунистической партии Китая (КПК) – крошечной организации, основанной в 1921 году и также получавшей финансовую помощь
[215], – примкнули к Гоминьдану и помогали направлять его в соответствии с рекомендациями Москвы
[216]. В числе коммунистов, объединившихся с гоминьдановцами, был Мао Цзэдун, впоследствии ставший лидером КПК.
Ни будущее Китая, ни идеология, ни личности соратников – ничто из этого уже не имело значения для Сунь Ятсена. В интервью своему давнему американскому знакомому Флетчеру С. Брокману он сказал: «Мне все равно, кто они, лишь бы были готовы поддерживать меня против Пекина».
Пекинское правительство, для свержения которого Сунь Ятсен выпрашивал поддержку у самых разных зарубежных стран, неуклонно стремилось защищать интересы Китая. В 1922 году Китай вернул себе оккупированный японцами Шаньдун, а в 1924 году Пекин добился от Советской России признания Монголии территорией Китая (и только после этого Пекинское правительство установило дипломатические отношения с Москвой). Но прежде всего Пекинское правительство было единственным демократически избранным правительством в истории Китая. Выборы, пусть и несовершенные, все-таки проводились, парламент работал. Саботаж Юань Шикая и другие препятствия разного рода не повлияли на отношение людей к демократии. Фигурантом самого известного скандала стал чрезмерно амбициозный политик Цао Кунь: он подкупал членов парламента, благодаря чему в 1923 году его избрали на пост президента. Однако сотни других парламентариев, а также китайская общественность резко осудили действия Цао Куня, и он продержался на должности президента всего год. Пекинское правительство предоставило народу свободу слова и печати. В стране возникло несколько соперничавших политических партий. Функционировала независимая судебная система. Множились и преуспевали частные предприятия. Расцвело немало ярких литературных и художественных талантов. Творческая деятельность достигла небывалых высот. Сформировался современный китайский язык, что позволило простым китайцам научиться читать и писать
[217]. Распространению современного китайского языка способствовал президент Сюй Шичан, ученый, получивший классическое образование. Он издал закон, обязавший все начальные школы уделять особое внимание преподаванию современного китайского языка. Быстрыми темпами шла эмансипация женщин, начавшаяся при вдовствующей императрице Цыси (о чем в 1902 году возвестил ее указ о запрете бинтования ступней). Всего за два десятилетия женщины перестали быть узницами собственных домов и смогли появляться на публике под руку с мужчинами, и если раньше они были преимущественно неграмотными, то теперь охотно реализовывали свое право на образование. Сестры Сун принадлежали к первому поколению женщин, которым реформы принесли пользу: Цинлин отправилась учиться в Америку благодаря правительственной стипендии
[218], за границу ее вместе с другими стипендиатами и Мэйлин доставила правительственная делегация. Когда сестры вернулись в Китай, их западный стиль уже не казался чем-то необычным.
