Мучимый острыми болями, Сунь Ятсен оставался прикован к постели, а в это время, 10 декабря 1924 года, Цинлин написала своей американской подруге Элли Слип совершенно жизнерадостное, многословное и легкое письмо:
«Милая Элли,
с тех пор как я писала тебе в прошлый раз, я путешествовала по всей стране из конца в конец. И была так счастлива по прибытии сюда прочитать твое письмо… Это такое удовольствие – читать, что твое здоровье улучшилось настолько, что ты набрала вес».
Очевидно, Цинлин не была равнодушна к вопросам здоровья. Но страдания мужа ее, судя по всему, не волновали. Цинлин упоминала о Сунь Ятсене, только рассказывая о низкопоклонстве окружающих и о том, как хорошо она провела время:
«В Японии и Тяньцзине нам оказали чудесный прием. Больше десяти тысяч человек собрались в порту, чтобы встретить моего мужа плакатами и приветственными криками. Сейчас мы живем в доме одного старого монархиста – правительство выделило это здание под нашу резиденцию. Это прелестный уголок, здесь множество занятных вещичек. Все новенькое и красивое, ведь на отделку и убранство дома было потрачено двадцать тысяч долларов. Интересно, каково это – жить в одном из пекинских дворцов? Но я, наверное, избалована и должна учиться держать себя поскромнее…
Позавчера я была почетной гостьей в доме экс-президента Ли Юаньхуна, мой муж тоже присутствовал там. Обед давали в бальном зале его личного театра – это великолепное строение обошлось бывшему президенту в восемьсот тысяч долларов. Во время обеда играл оркестр из пятидесяти человек в бархатных костюмах. Впервые в жизни я ела золотыми вилками и ложками, которые, как сообщил мне бывший президент, специально заказали в Англии. Экзотические цветы и фрукты лежали в золотых вазах и подставках»
[235].
Далее Цинлин продолжала перечислять подробности этого обеда, который, вероятно, стал для Сунь Ятсена настоящим мучением: утром того же дня он испытывал такие сильные боли, что отказался присутствовать на торжественном митинге. Все это время Цинлин словно не замечала его страданий. Она описывала Элли свое «удовольствие» и «приятное удивление», вызванное визитом давних друзей: «как же мы наговорились за этот проведенный вместе час». Один из гостей, рассказывала Цинлин, «специально приехал из другого города, чтобы повидаться со мной. Я так много узнала о своем отце – о том, какие оригинальные и остроумные высказывания он делал в юности, как разыгрывал учителей в Нашвилле, какие доводы приводил, чтобы пристыдить своего преподавателя философии». «Через неделю мы все едем в Пекин, – сообщала Цинлин подруге. – Ко встрече моего мужа ведутся пышные приготовления. Больше ста пятидесяти тысяч человек выйдут на приветственную демонстрацию».
Сунь Ятсена перевезли в Пекин 31 декабря 1924 года. Врачи в Тяньцзине объявили его болезнь неизлечимой. В столице хирург прооперировал его и обнаружил запущенный рак печени. Все товарищи Сунь Ятсена были ошеломлены – как и Цинлин. Возможно, лишь тогда она осознала, что Сунь Ятсен умирает. Когда-то она любила этого человека так сильно, что могла умереть за него, но в трудную минуту он бросил ее. И теперь Цинлин неизбежно должна была испытывать к нему сложную смесь чувств. Незадолго до его смерти, в марте 1925 года, Цинлин преданно ухаживала за супругом и постоянно плакала
[236]. Но их последний разговор, записанный слугой Сунь Ятсена Ли Юном, свидетельствует о том, что умирающий понимал, как мало любви к нему сохранилось в сердце Цинлин. Увидев ее в слезах, Сунь Ятсен сказал: «Дорогая, не печалься. Все, что у меня есть, будет твоим». Он думал, что Цинлин расстраивается из-за опасений остаться ни с чем после его смерти. От этих слов у Цинлин задрожали губы, она топнула ногой. Судорожно всхлипывая, она заявила: «Я люблю не вещи, а только тебя». «Трудно сказать», – прошептал Сунь Ятсен
[237]. Цинлин безудержно разрыдалась. Перед смертью Сунь Ятсен позвал жену: «Дорогая!» – а когда испустил последний вздох, Цинлин плакала до тех пор, пока не лишилась чувств. Придя в себя, она с нежностью закрыла мужу глаза.
Осознав, что Сунь Ятсен умирает, Цинлин известила об этом своих сестер, и они сразу же поспешили из Шанхая в Пекин. Железнодорожное сообщение между этими двумя городами в то время было прервано из-за нападений бандитов (одна банда захватила поезд и взяла в заложники больше ста человек – иностранцев и граждан Китая). Добраться до Пекина по морю через Тяньцзинь тоже было нельзя, так как порт в этом северном городе сковало льдом. Однако сестры твердо решили приехать и отправились в путь, не зная точно, как преодолеют свыше полутора тысяч километров и достигнут ли своей цели. Им пришлось пересаживаться с одного вида транспорта на другой, мерзнуть и голодать в самый разгар зимы, настолько суровой, что в водопроводных трубах замерзала вода. Впервые в жизни сестры столкнулись с подобными трудностями. В конце концов, обессиленные и окоченевшие от холода, Айлин и Мэйлин прибыли в Пекин
[238].
Присутствие сестер и других членов семьи было необходимо Цинлин не только в качестве моральной поддержки, но и для защиты ее интересов. Цинлин не доверяла помощнику Бородина Ван Цзинвэю, считавшемуся потенциальным преемником Сунь Ятсена, и называла его «змеей».
Ван Цзинвэй превзошел всех в окружении Сунь Ятсена. Несмотря на внешнюю кротость и привлекательность, он начал карьеру как наемный убийца и некоторое время провел в маньчжурской тюрьме, будучи приговоренным к пожизненному заключению за покушение на отца последнего императора. Ван Цзинвэй был человеком неглупым и коммуникабельным. Однако решающее значение имело одобрение Бородина. Когда все узнали, что Сунь Ятсен смертельно болен, комитет во главе с Бородиным составил для Сунь Ятсена «Завещание». Автором этого документа был Ван Цзинвэй.
Помимо политического «Завещания» Ван Цзинвэй подготовил для Сунь Ятсена еще одно, частное. Согласно ему, все имущество Сунь Ятсен оставлял Цинлин. Присутствовавшие при этом дети Сунь Ятсена не стали возражать. Они не привыкли получать от отца какие-либо блага и не собирались вести споры из-за наследства. (Цинлин оценила великодушие родных Сунь Ятсена и до конца своих дней поддерживала с ними близкие и теплые отношения.)
Двадцать четвертого февраля 1925 года Ван Цзинвэй в присутствии родственников Сунь Ятсена – сына Фо, дочери Вань и свояков Сун Т. В. и Кун Сянси – зачитал ему оба документа и осторожно попросил Сунь Ятсена подписать бумаги. Тот согласился с содержанием документов, но поставить свою подпись отказался и велел Ван Цзинвэю «прийти через несколько дней». Сунь Ятсен все еще надеялся на выздоровление.
«Завещание» подтверждало политический курс, который обозначил Бородин. Сунь Ятсен, умирающий, но в ясном сознании, отметил это, когда документ представили ему, и сказал Ван Цзинвэю: «Вы так недвусмысленно выразились – это опасно. Мои политические противники только и ждут моей смерти, чтобы сломить ваше сопротивление. И то, что вы так бескомпромиссны и тверды, неизбежно навлечет на вас беду». На это Ван Цзинвэй ответил: «Опасности я не боюсь. Мы будем следовать намеченным целям». Сун Ятсен кивнул: «Правильно»
[239].
