В январе 1938 года Мэйлин улетела в Гонконг лечить травму, полученную при недавней автомобильной аварии. Кроме того, ей предстоял разговор с сестрой. В Гонконге Айлин проводила почти все время, управляя своими многочисленными компаниями. Дом Айлин стоял на высоком утесе, с которого открывался прекрасный вид на океан. Дом окружали террасы с ухоженными парками и шикарными теннисными кортами. Вечерами хозяйка часто играла в бридж. Мэйлин задержалась у сестры дольше, чем планировала. Она телеграфировала мужу, что Айлин упала и ушиблась. Потом приболела и сама Мэйлин. Чан Кайши пожелал ей выздоровления и просил «не беспокоиться о делах в Авиационной комиссии». Однако в середине февраля он прислал жене две срочных телеграммы: «Надеюсь, ты поправилась» и «Авиационная комиссия реорганизуется. Это важно. Пожалуйста, немедленно возвращайся»
[441].
Старшая сестра уверяла Мэйлин, что бизнес семьи Кун никак не отразится на исходе войны, но он крайне важен для личной и политической жизни супругов Чан. Айлин ссылалась на то, что вынуждена удовлетворять политические запросы генералиссимуса, обеспечивать Младшую сестру, а главное – готовиться к «черному дню» супругов Чан
[442]. Старшая сестра заботилась о будущем всего клана. С годами Мэйлин поняла ее логику. В тот раз в Гонконге она подчинилась влиянию Старшей сестры, хотя полностью Айлин так и не сумела ее убедить. Вернувшись во временную столицу, Мэйлин покинула пост Генерального секретаря Авиационной комиссии. Ее муж приостановил расследование скандала.
Люди считали Айлин дельцом, который обогащается на войне Китая с Японией. Все сходились во мнении, что именно она стояла за основными финансовыми решениями, которые принимал ее муж, Кун Сянси, распоряжавшийся государственной казной. Много позже в рамках проекта «Устная история» Колумбийского университета в Нью-Йорке Кун Сянси рассказывал, что реальным бюджетом страны (который он называл «секретным бюджетом») управляли два человека – он сам и Чан Кайши: «для секретного бюджета требовались всего две подписи». Это положение обеспечивало супругам Кун колоссальные финансовые выгоды. В 1935 году Кун Сянси провел реформу китайской валюты, введя в обращение фаби – бумажные деньги. Через два года началась война, и Кун Сянси понял, что инфляция неизбежна. Все свои фаби семья Кун перевела в золото, сохранив таким образом состояние, в то время как простые китайцы ощутили резкое падение стоимости своих активов. В годы войны правительство Китая тратило крупные суммы на закупку оружия, а супруги Кун получали весьма внушительные откаты. Своего сына Дэвида Кун Сянси назначил содиректором Центральной трастовой компании, выступавшей в роли торгового посредника в сфере государственных поставок. Молодому содиректору было чуть больше двадцати лет – он только что закончил учебу. Средства на закупку вооружения выделялись в китайских долларах, а расплачиваться за поставки приходилось в иностранной валюте, и Дэвид ловко наживался на валютном обмене. Кроме того, он учредил собственную компанию по импорту и экспорту – «Торговую корпорацию Янцзы», которая выполняла роль посредника в сделках между Китаем и крупными западными производителями. В 1941 году, когда Америка вступила в войну, начались поставки американских товаров, и супруги Кун и их ближайшее окружение снова выступили как посредники и еще больше увеличили свое состояние. Министерство финансов поручило иностранным компаниям печатать банкноты для Китая, и даже этот процесс приносил супругам Кун комиссионные.
Американский журналист Джон Гантер писал об Айлин в 1939 году: «По натуре она первоклассный финансист, деловые махинации и предпринимательство доставляют ей невероятную радость. Рост состояния семьи Сун главным образом приписывают ее изворотливости и финансовым способностям». «Ходят слухи, что “комиссионные” оказали на нее дурное влияние. Попытки искоренить коррупцию на государственной службе пресекаются без объяснения причин. Супруги Кун чрезвычайно важны для генералиссимуса, и они знают об этом. Знает и он… они управляют финансами страны»
[443].
Этот и другие подобные материалы настолько раздражали Айлин, что, несмотря на всю свою неприязнь к публичности, она разрешила журналистке Эмили Хан написать ее биографию и тем самым восстановить ее доброе имя. («Голос мадам Кун дрогнул, когда она упомянула о Гантере», – отметила Хан
[444].) Айлин рассказала Эмили Хан о том, какую лепту она внесла в борьбу Китая против Японии: она купила три санитарных машины и тридцать семь грузовиков для армии, еще двадцать грузовиков она передала в дар Авиационной комиссии (в то время, когда ее возглавляла Мэйлин), а также оплатила покупку пятисот кожаных курток для летчиков. На собственные средства Айлин переоборудовала «Кабаре Лидо» в военный госпиталь на триста коек и обустроила детскую больницу на сто мест. Айлин вела и другую благотворительную деятельность, но все ее заслуги меркли в сравнении с колоссальными денежными суммами, которые она скопила благодаря «комиссионным». Состояние супругов Кун достигло или даже превысило сто миллионов долларов
[445].
Люди догадывались о чудовищной коррупции в высших эшелонах власти, хоть и не знали подробностей. В обиход даже вошло выражение «нажиться на национальном бедствии». Супруги Кун постоянно подвергались нападкам со стороны прессы, общественности, выдающихся китайских политиков и американского правительства. Но Чан Кайши по-прежнему сохранял пост «финансового царя» за Кун Сянси и отказывался что-либо предпринимать в отношении свояка. Кун Сянси многое сделал для того, чтобы финансовая сфера неоккупированной части Китая выдержала немыслимую военную нагрузку, будучи практически отрезанной от экономической базы страны. Он не без оснований считал, что «творил чудеса, способствуя дальнейшему ведению войны и поддерживая национальную валюту».
В своих мемуарах Кун Сянси признавался: главный фокус заключался в том, что он «сделал земельный налог не региональным, а общегосударственным», таким образом «поступления покрывали более половины расходов». Доходы, которыми традиционно распоряжались провинции, теперь шли в казну центрального правительства, превратившуюся в кубышку для семьи Кун. Главный финансист нажил немало врагов среди руководителей провинций, но беспечно отмахивался от них: «Разумеется, с некоторыми провинциями иметь дело труднее. Виной тому корыстолюбие и полное невежество»
[446]. Однако факт остается фактом: многие обиженные позднее тайно помогли коммунистам свергнуть Чан Кайши.
Для генералиссимуса Кун Сянси был преданным слугой – и вместе с тем удобным громоотводом. Вызванный коррупцией гнев обрушивался прежде всего на семью Кун Сянси, в то время как Чан Кайши имел репутацию воина-спартанца. В действительности же деньги в карманах семьи Кун были, по сути, деньгами Чан Кайши. Старшая сестра особенно заботилась о благополучии Младшей. Мэйлин не боялась смерти, но не выносила отсутствия удобств. У нее явно развилась зависимость от жизни на широкую ногу. Первые несколько лет войны она терпела, но перенесенные лишения пошатнули ее стойкость, и она при любой возможности бросалась в объятия роскоши Гонконга и Америки, где подолгу жила. Поездки Мэйлин были чрезвычайно дорогим удовольствием. Однажды она остановилась на несколько месяцев в нью-йоркской Пресвитерианской больнице и заняла под свою свиту целый этаж. Китайскому правительству были не по карману расходы первой леди, и большую часть ее счетов оплачивала Айлин. До конца жизни Мэйлин продолжала финансово зависеть от своей сестры. После смерти Чан Кайши она переселилась в Нью-Йорк, где ее содержала семья Кун Сянси.
