Ван Цзинвэй был убежден, что сохранить Китай можно, только достигнув «мира» с Японией. В конце 1938 года он тайно уехал из Чунцина в Шанхай через Ханой, пережив еще одно покушение со стороны агентов Чан Кайши. (Шесть лет спустя Ван Цзинвэй умер. Причиной его преждевременной смерти стали полученные ранее пулевые ранения.) В марте 1940 года Ван Цзинвэй возглавил марионеточный режим, введенный в подконтрольном японцам Нанкине.
Ван Цзинвэя считали преемником Сунь Ятсена. Сунь Ятсен ратовал за «паназиатизм», который в качестве своего лозунга провозгласила Япония, оккупировавшая Китай. Ссылаясь на эту идею, Ван Цзинвэй объявил себя истинным наследником Сунь Ятсена, что стало серьезной проблемой для генералиссимуса. Чтобы подтвердить свою легитимность, Чан Кайши официально присвоил Сунь Ятсену титул «отца китайской нации» (хотя логику в этом найти было трудно, поскольку Сунь Ятсен поощрял агрессию Японии, направленную на Китай, вместо того чтобы обличать ее).
В тот день, когда Ван Цзинвэй принес в Нанкине присягу, Цинлин моментально приняла решение отправиться в Чунцин и проявить солидарность с генералиссимусом. Эту поездку предложила Младшая сестра, Старшая поддержала инициативу, а Красная сестра посчитала необходимым сообщить всему миру, что вдова Сунь Ятсена против режима Ван Цзинвэя. На следующий день сестры вылетели в военную столицу.
Красную сестру встретили как королеву, богиню и кинозвезду в одном лице. Заголовки влиятельной китайской газеты «Та Кун Пао» кричали: «Добро пожаловать, мадам Сунь». Другая газета восторгалась ее черным ципао и голубовато-серыми туфельками без каблуков, подчеркивавшими сияние ее элегантности и красоты. Писали, что «десятки тысяч женщин жаждут увидеть великолепные манеры мадам Сунь и восхититься ими». Следующие шесть недель сестры буквально галопом носились по местам бомбежек, посещали организации помощи пострадавшим, дома для осиротевших в войну детей. Сестры выглядели счастливыми, особенно когда вспоминали прежние времена. Эмили Хан, сопровождавшая их, отмечала: «У меня начинались приступы сентиментальности, когда они хихикали и поддразнивали друг друга, вспоминая о том, как жили давным-давно в университетском городке в Джорджии». И Цинлин, и Айлин удивлялись тому, как много сделала и продолжала делать Младшая сестра за истекшие три года, а также тому, что она «до сих пор жива». Мэйлин и Цинлин наперебой расхваливали благотворительную деятельность Старшей сестры. Репортеры, фотографы и съемочная группа ловили исторические моменты, чтобы запечатлеть их на пленке
[462].
Однако Цинлин старалась держаться на расстоянии от генералиссимуса и даже не улыбалась, когда он находился рядом. На одной из фотографий она снята с довольным Чан Кайши, но вид у нее настороженный, губы крепко сжаты. Как-то раз на чаепитии Чан Кайши добрых десять минут простоял возле Цинлин, явно ожидая, что она обернется и заговорит с ним и гости увидят их дружески беседующими. Но Цинлин упорно отворачивалась. Своей близкой подруге из Германии Анне Ван, которая в то время также была в Чунцине, Цинлин призналась, что ей кажется, будто Чан Кайши использует ее
[463]. Красной сестре не терпелось вернуться в Гонконг.
Тем временем единый фронт коммунистов и гоминьдановцев постепенно разваливался. Чан Кайши поручил армии красных вести партизанскую войну в тылу японцев. Там же действовали и силы националистов. Идея объединить партизан и националистов против общего врага оказалась нежизнеспособной. Отряды ожесточенно сражались друг против друга, причем красные чаще выходили из этих битв победителями. Через несколько месяцев после возвращения Цинлин в Гонконг, в январе 1941 года, состоялось опасное столкновение красных и националистов у реки Янцзы. Единый фронт перестал существовать.
Цинлин жаждала обрушиться с резкой критикой на Чан Кайши – ее переполняла досада, которая накопилась, пока генералиссимус использовал ее во время поездки в Чунцин. Однако Цинлин ограничилась открытой телеграммой, в которой требовала, чтобы генералиссимус «прекратил оказывать давление на коммунистов»
[464]. Больше ничего Москва ей не позволила. В ноябре 1941 года, в десятую годовщину смерти Дэн Яньда, раздражение Цинлин усилилось. Убийство человека, которого она любила всей душой, оставалось главной причиной ее ненависти к генералиссимусу. Правда, в статье, посвященной памяти Дэн Яньда, Цинлин лишь вскользь упомянула Чан Кайши – предмет своей ненависти. Статья носила редкий для Цинлин личный характер, в ней не было никаких жестких заявлений или пламенных призывов. В этой публикации Цинлин назвала Дэн Яньда «последним прекрасным цветком, украсившим нашу революцию»
[465].
Седьмого декабря 1941 года японцы напали на Пёрл-Харбор, затем бомбили Гонконг. Самолеты с угрожающим ревом проносились над головой. Цинлин бросилась в сад соседнего дома, где находилось бомбоубежище. Позднее она писала Т. В.: «[Из-за этого налета] я страшно разнервничалась. В первую неделю я была очень больна». И, как всегда с иронией, добавила: «Волосы лезут у меня горстями – боюсь, скоро я облысею»
[466].
Т. В. стремился поддержать Цинлин и предоставил Лиге защиты Китая свое имя, став президентом этой организации. Чан Кайши пришел в ярость и несколько раз телеграфировал Т. В., требуя отказаться от этого поста. Т. В. под разными предлогами медлил – до тех пор, пока ему не поставили ультиматум. Он вышел из состава организации Цинлин, но их взаимная привязанность ничуть не ослабела.
В тот день, когда Гонконг бомбили, Т. В. находился в США в качестве личного представителя Чан Кайши на встрече с президентом Рузвельтом. Узнав о бомбежке, Т. В. телеграфировал Мэйлин, которая была в Чунцине: «Срочно! Для мадам Чан: в Гонконге опасно. Можно ли отправить ночью самолет и вывезти вторую сестру? Пожалуйста, ответь»
[467].
Из Чунцина прислали самолет, но Цинлин упрямо отказывалась покидать Гонконг. Она готова была остаться в оккупированном японцами районе, лишь бы не жить в одном городе с ненавистным зятем. Айлин пыталась уговорить Цинлин, но тщетно. Исчерпав все доводы, Старшая сестра заявила, что в таком случае сама тоже не полетит. Цинлин сдалась в последнюю минуту. Собраться она не успела, свет уже отключили, ее горничная в темноте схватила какую-то старую одежду, и они поспешили на аэродром. На рассвете 10 декабря, незадолго до того, как японцы вошли в город, сестры вылетели в Чунцин
[468].
