Однако не обошлось и без критики, в том числе со стороны сотрудников Белого дома. Мэйлин привезла с собой шелковое постельное белье и меняла его ежедневно или даже дважды в день, если успевала вздремнуть днем
[488]. Это не было прихотью Мэйлин: она страдала от аллергической сыпи, и зуд утихал только при ежедневной смене простыней. Американцы, которые общались с окружением Мэйлин, были шокированы дурными манерами ее племянников, Дэвида и Дженетт (Мэйлин взяла их с собой в качестве ассистентов). Например, Эмма назвала Дэвида «отвратительным», а Дженетт – «странной». Сотрудники Белого дома сочли племянников Мэйлин высокомерными, а охранников секретной службы раздражала грубость и бестактность Дэвида и Дженетт
[489]. Тем не менее оба ассистента демонстрировали искреннюю преданность своей тете и заботились о ней так, как не смог бы никто другой. Мэйлин полностью полагалась на них.
Когда во время официального визита Мэйлин выходила из поезда в Вашингтоне, рядом с ней был Дэвид. Он не состоял на государственной службе, однако присутствовал почти на всех снимках китайской делегации. Дэвид вовсе не был и красавцем-племянником, которым тетушка могла бы щегольнуть: это был тучный и весьма невзрачный мужчина. Дэвида представляли как «секретаря» Мэйлин, своим именем он подписывал благодарственные телеграммы высокопоставленным лицам, в том числе генерал-губернатору Канады, который также принимал у себя Мэйлин
[490]. Дэвид не имел права ставить свою подпись вместо Мэйлин на такой корреспонденции – это выглядело некорректно, противоречило протоколу и очень тревожило китайских дипломатов. Но Мэйлин игнорировала все их возражения. Она души не чаяла в своих племянниках и хотела порадовать Айлин, понимая, что остается в долгу перед Старшей сестрой. Все-таки большую часть счетов Мэйлин в этой поездке оплатила Айлин, несмотря на то что ее продолжали обвинять в коррупции. Дэвид также был объектом для нападок, и Мэйлин, открыто приближая его к себе, давала понять, что поддерживает Старшую сестру и ее семью.
Поездка в Америку принесла огромную пользу не только Китаю: Мэйлин превосходно провела время в стране, где чувствовала себя как дома. Чан Кайши неоднократно просил жену вернуться на родину
[491], но ее визит растянулся на целых восемь месяцев. Лишь в июле 1943 года Мэйлин отбыла в Чунцин.
Генералиссимус писал жене, что очень скучает, что ему было ужасно грустно, когда она вошла в самолет, и что он в полном одиночестве встречал и западный, и китайский Новый год. В день возвращения Мэйлин взволнованный Чан Кайши приехал домой и увидел жену лежащей в постели – ей продуло шею. Возле Мэйлин собрались ее сестры и оба сына Чан Кайши. Генералиссимус сказал, что рад видеть всю семью вместе. Когда супруги остались вдвоем, Мэйлин сообщила мужу о результатах поездки, и он выразил свое глубокое удовлетворение
[492].
Однако вскоре до первой леди дошли слухи, омрачившие радость воссоединения супругов. Говорили, что во время ее визита в Америку генералиссимус встречался с другими женщинами, чаще всего с бывшей женой Дженни, которая поселилась в Чунцине. Люди ручались, что постоянно видели Дженни в плавательном бассейне Военной академии, а Чан Кайши при этом сидел у бортика и смотрел на нее. Взбешенная Мэйлин умчалась к Старшей сестре. Понадобилось несколько месяцев, чтобы она успокоилась и поверила в настойчивые объяснения Чан Кайши, что все эти обвинения беспочвенны. И если что и было на самом деле, так это, по признанию самого Чан Кайши, его постоянная борьба с вожделением в разлуке с женой
[493].
Горькая обида Мэйлин не утихала. Она начала болеть – перенесла дизентерию, затем у нее воспалились глаза (это был ирит, сопровождавшийся болью в глазах и повышенной чувствительностью к свету). В сырых туманах Чунцина у Мэйлин вновь появилась аллергическая сыпь. Алые пятна покрывали ее лицо и тело. Ночами она едва сдерживалась, чтобы не расчесывать кожу, и лишь на мгновения забывалась беспокойным сном.
Мэйлин чувствовала себя очень плохо, когда ей пришлось сопровождать мужа в Каир на конференцию с президентом США Рузвельтом и британским премьер-министром Уинстоном Черчиллем. Конференция проходила с 22 по 26 ноября 1943 года. На Каирской конференции предстояло принять решения относительно войны с Японией и послевоенного устройства Азии. Участие в Каирской конференции поставило Чан Кайши в один ряд с главами Соединенных Штатов и Великобритании. Поскольку генералиссимус не владел английским языком, Мэйлин вела переговоры, выполняла обязанности переводчика и общалась от имени мужа в неформальной обстановке. В самолете по пути в Каир ее лицо отекло, зуд не давал ей уснуть
[494]. Казалось, она чуть жива. Чан Кайши не на шутку встревожился. Каким-то чудом к тому времени, как самолет приземлился в Каире, отек немного спал. И все-таки врач Мэйлин вынужден был применить лекарство, чтобы расширить ее зрачки. Позднее она писала своей подруге Эмме, что «пережила [в Каире] немало особенно неприятных минут»
[495].
Единственная женщина среди большого числа высокопоставленных мужчин, Мэйлин привлекала к себе всеобщее внимание. Генерал Алан Брук в своих знаменитых «бестактных, злобных и правдивых» дневниках описывал ее так: «Непривлекательная, с плоским монголоидным лицом, высокими скулами и приплюснутым, задранным вверх носом с длинными и округлыми ноздрями, похожими на две черные норы, ведущие к ней в голову». Однако генерал отдал должное ее «поразительному обаянию и грации, каждое ее движение притягивало и радовало глаз»
[496]. Официальные фотографии запечатлели Мэйлин в элегантном темном ципао, белом жакете и туфлях с симпатичными бантиками мило беседующей с Рузвельтом и Черчиллем. Держалась она непринужденно, никак не показывая, что испытывает физические страдания. Непрекращающийся зуд лишь побуждал ее чаще обычного перебирать ногами во время длинных совещаний. Эти движения, открывавшие ее стройные ноги, были истолкованы некоторыми очевидцами как намеренная попытка отвлечь слушателей от неудачных выступлений ее мужа. Генерал Брук писал: «Присутствовавшие на конференции принялись перешептываться, и я даже уловил сдавленное фырканье, исходившее от группы молодежи!»
