Летом 1948 года генералиссимус занялся подготовкой к «переезду» на Тайвань – остров площадью тридцать шесть тысяч квадратных километров с населением в шесть миллионов человек. Чан Кайши стремился собрать как можно больше золота, серебра и твердой валюты, чтобы вывезти эти активы на Тайвань. Для этого он разработал хитроумную комбинацию. Изъятие средств проводилось под видом «денежной реформы»: населению страны объявили, что всю имеющуюся наличность необходимо обменять на новые бумажные деньги – «золотой юань». Неподчинение каралось смертью. Мелкие провинциальные чиновники ходили по домам простых китайцев и запугивали людей, принуждая их расставаться с накопленными за всю жизнь сбережениями. А в это время сын Чан Кайши, Цзян Цзинго, отправился в Шанхай. Там он возложил вину за гиперинфляцию и экономический кризис в целом на представителей бизнес-сообщества и распорядился внести в реестр все движимое и недвижимое имущество местных коммерсантов. Этот шаг положил начало череде конфискаций. Предпринимателей, которые отказывались сотрудничать с властями, называли «тиграми», а саму операцию – «избиением тигров»: несогласных травили, заключали под стражу и даже казнили.
Чтобы заставить предпринимателей подчиниться, Цзинго арестовал сына одного из опаснейших шанхайских гангстеров, Большеухого Ду. Когда Большеухий Ду увидел фотографию своего сына на первой полосе газеты «Сентрал Дейли», рупора националистов, ему стало плохо. Большеухий Ду считал себя другом генералиссимуса и не понимал, почему с ним так несправедливо поступили. Он принял решение бороться. Вскоре в прессе начали появляться публикации, обличавшие деятельность «Торговой корпорации Янцзы», которая принадлежала сыну Айлин, Дэвиду. Компанию обвиняли в незаконном создании запасов импортных товаров. Нагрянувшая полиция провела обыск и опечатала склад компании. Дэвиду грозил крупный штраф и даже тюремный срок. На самом деле благодаря своим связям и финансовой хватке матери Дэвид регистрировал все эти товары, так что, строго говоря, закон не нарушал (в любом случае эти активы составляли лишь незначительную часть его богатства). Но общественность уже негодовала. Даже «Сентрал Дейли» клеймила «капиталистов у руля государства», прибегая к пропагандистской риторике в духе коммунистов. Цзинго казалось, что он попал в эпицентр мощного торнадо. Для того чтобы и дальше заставлять людей отдавать свое имущество, Цзинго должен был в назидание другим наказать своего родственника. И он готов был это сделать.
Дэвид обратился за помощью к своей тете Мэйлин. Узнав о случившемся, она пришла в ярость. Мэйлин в срочном порядке вызвала мужа, который инспектировал линию фронта на севере страны. Слова и тон жены не допускали возражений, и Чан Кайши немедленно вылетел в Шанхай. Мэйлин фактически предъявила Чан Кайши ультиматум: если он посмеет принести в жертву хоть кого-нибудь из семьи Кун Сянси, она перейдет на их сторону и выступит против супруга
[542]. Генералиссимус велел своему сыну не трогать Дэвида. Цзинго покинул Шанхай, «избиение тигров» прекратилось. Действия Цзинго старались представить – и до сих пор представляют – как антикоррупционную операцию, которую провел Чан Кайши. На самом деле это была серия вымогательств, устроенная генералиссимусом. Благодаря тому, что Мэйлин решительно встала на защиту своего племянника, волна шантажа сошла на нет и представители среднего класса смогли сохранить остатки своих средств (правда ненадолго: вскоре Мао Цзэдун отобрал все подчистую). Однако Чан Кайши успел присвоить немало активов: все эти средства вместе с золотым запасом правительства позволили националистам продержаться на Тайване первое время.
С точки зрения рядовых граждан Китая, антикоррупционная операция «избиение тигров» провалилась из-за вмешательства Мэйлин, и теперь гнев народа обратился против жены генералиссимуса. В ноябре 1948 года Чан Кайши несколько раз отмечал в своем дневнике, что «все члены Гоминьдана», равно как и общество в целом, винят во всем его жену, семьи Кун и Сун. Он упомянул также и о нападках на себя и своего сына, но поспешил добавить, что критика была вызвана «исключительно тем, что [мы] запятнали себя связью с Куном-старшим и Куном-младшим»
[543].
Мэйлин давно терзала мысль о неминуемом крахе режима Чан Кайши. Теперь же она мучилась от осознания того, что все ополчились против ее семьи. Все, даже ее муж и его сын, которые были готовы превратить ее родных в козлов отпущения и отправить в тюрьму ее племянника. Мэйлин накинулась на Чан Кайши, она кричала и рыдала, чем повергла его в настоящий шок: никогда прежде он не видел Мэйлин в таком состоянии. Генералиссимус пытался успокоить жену, но тщетно
[544]. Она хотела разорвать этот порочный круг, убежать подальше от всех обвинений и неразберихи, которая воцарилась в стране. Двадцать восьмого ноября 1948 года Мэйлин уехала из Китая в Нью-Йорк, думая, что больше никогда не встретится с мужем.
Вскоре Мэйлин узнала, что и президент Трумэн относится к ее семье и к ней самой крайне негативно. Позднее президент сказал писателю Мерлу Миллеру: «…Из всех денег, которые мы тратили на помощь [Китаю]… львиная доля оседала в карманах Чан Кайши, мадам, семей Сун и Кун. Все они воры, все до единого, черт бы их побрал»
[545].
Впрочем, Мэйлин была убеждена, что вовсе не ее родные стали причиной падения режима Чан Кайши. «Время и Бог оправдают их», – свято верила она
[546].
Двадцать первого января 1949 года Чан Кайши был вынужден уйти в отставку с поста президента. Свои полномочия он передал вице-президенту Ли Цзунжэню. Чан Кайши уехал на родину в Сикоу, где поселился недалеко от места погребения матери. Двадцать третьего апреля армия коммунистов заняла Нанкин, тем самым положив конец двадцатидвухлетнему правлению Гоминьдана на материковой части Китая. Девятнадцатого мая Чан Кайши прибыл на Тайвань. Последние несколько месяцев на материке Чан Кайши провел без жены. Он неоднократно просил ее вернуться – она ссылалась на проблемы со здоровьем либо необходимость продолжать работу в Вашингтоне. Цзинго написал ей, что отец переживает самый тяжелый период в жизни и очень нуждается в ее поддержке. Мэйлин ответила: «Хотела бы я стрелой полететь обратно. Но прямо сейчас мое возвращение ситуацию не исправит. Так что я намерена пробыть здесь еще некоторое время. Уверена, это принесет пользу партии и стране»
[547]. Цзинго ежедневно общался с отцом. Отношения между ними стали еще более доверительными и теплыми. Когда Мэйлин предложила Цзинго приехать в Америку и посвятить ее в подробности текущей ситуации в Китае, Цзинго ответил, что не может оставить отца одного
[548]. Нежные чувства генералиссимуса к Мэйлин постепенно вытеснила его привязанность к сыну.
