Семью ей заменили соратники по партии и близкие друзья. Вместе с ними Цинлин отпраздновала взятие коммунистами ее родного города. «День, ради которого мы сражались, наконец настал!» – поздравляли они друг друга, собравшись в ее доме
[558]. Взволнованно улыбаясь, Цинлин вдевала в петлицу каждому гостю алую розу.
Мао Цзэдун сделал своей столицей Пекин и пригласил Цинлин приехать и присоединиться к его правительству. Председатель выражался вежливо и почтительно: не могла бы мадам Сунь «руководить нами при строительстве нового Китая»?
Цинлин поблагодарила Мао, но приехать в Пекин не согласилась. Она объяснила, что страдает гипертонией и другими недугами, поэтому нуждается в лечении в Шанхае. Новый премьер-министр Чжоу Эньлай тоже попытался уговорить ее, как и некоторые старые друзья. Цинлин отказала всем
[559].
Она вовсе не старалась набить себе цену. Ей хотелось жить именно в Шанхае, кроме того, она мудро решила держаться подальше от руководства партии, чтобы по возможности избежать партийных интриг. Цинлин хорошо понимала, что и коммунистический режим будет жестоким: она видела борьбу Сталина и Троцкого и знала о безжалостных чистках, которые устраивал Мао Цзэдун (это коснулось даже Чжоу Эньлая). Порой Цинлин охватывал страх за ее будущее, и она даже подумывала, не уехать ли в Советский Союз «на лечение»
[560]. Все, о чем она мечтала, – жить в родном городе, общаться с друзьями и руководить своей маленькой организацией, переименованной в Фонд общественного благосостояния Китая.
Мао Цзэдун направил в Шанхай жену Чжоу Эньлая, давно и хорошо знавшую Цинлин, чтобы она лично передала его просьбу. В таком случае отвечать отказом было бестактно, и Цинлин приняла приглашение
[561]. Тем временем сам Чжоу Эньлай занимался организационными вопросами, касавшимися приезда Цинлин, проявляя характерное для него внимание к деталям. Он осмотрел дом, который приготовили для Цинлин, и сообщил ей, что новая резиденция просторнее ее домов в Чунцине и Шанхае и что в здании два этажа – редкость для Пекина с его преимущественно одноэтажной застройкой. Премьер-министр добавил, что отделка интерьера выполняется под надзором друзей Цинлин, и даже предложил ей привезти с собой кухарку. Цинлин высказала ряд пожеланий, и все они были учтены. Старого слугу Сунь Ятсена, который был под арестом, отпустили. Дом любимого (но аполитичного) брата Цинлин Т. А. конфисковали, как и всю остальную собственность ее семьи, и передали ей на ответственное хранение.
В конце августа 1949 года Цинлин выехала в Пекин. Путь до столицы занял два дня, и все это время Цинлин не отрываясь смотрела в окно на меняющиеся пейзажи, поля, деревни и города. Поезд шел с юга на север, а Цинлин думала о том, «как нашей родине стать процветающей. У нас есть все условия… У нас богатые ресурсы… нет тех высот, которых мы не могли бы достичь…»
[562].
Мао Цзэдун прибыл на вокзал встречать Цинлин. Подражая советским церемониям, дети преподнесли ей цветы. В свои пятьдесят шесть лет Красная сестра стала заместителем председателя народного правительства. Когда в октябре 1949 года Мао Цзэдун провозгласил Китай народной республикой, Цинлин вместе с ним вышла на площадь Тяньаньмэнь. Пока ее сестры жили в изгнании, в ее судьбе наступил кульминационный период.
Цинлин вела весьма комфортную жизнь. В распоряжении Красной сестры находились великолепные дома в Пекине и Шанхае. Шанхайский дом конфисковали у известного банкира, это был особняк в европейском стиле с большой ухоженной лужайкой, обсаженной по краям деревьями и экзотическими цветами. Каждая новая пекинская резиденция Цинлин была величественнее предыдущей. Последняя, роскошная, как дворец, ранее принадлежала маньчжурскому принцу, в этом доме родился Пу И – последний император Китая. Одной из достопримечательностей этого царственного дома было кривое 140-летнее гранатовое дерево, которое все еще плодоносило. Поскольку покойного мужа Цинлин изображали самоотверженным лидером великой революции, свергнувшей императорскую семью, многочисленные скептики и идеалисты углядели в переезде Цинлин в этот дворец иронию судьбы. Испытывая чувство неловкости, Цинлин начала извиняться перед друзьями: «Я в самом деле удостаиваюсь королевского отношения, но не рада этому, потому что другие, гораздо более достойные [курсив Цинлин], живут в простых маленьких домах»
[563]. И все-таки ее особняки имели полный штат прислуги, которая к тому же обращалась к Цинлин в докоммунистическом духе – тайтай (госпожа).
Фактически Цинлин не была членом КПК. В 1930-е годы ее внесли в списки членов Коминтерна, деятельность которого курировала Москва, но затем Москва решила, что Цинлин лучше оставаться вне организации. В 1943 году Коминтерн распустили, и Красная сестра стала воспринимать КПК как свою «организацию», несмотря на то что формально не числилась в ее рядах. В коммунистическом Китае Цинлин не участвовала и в определении политического курса страны, что полностью ее устраивало. Не имея никаких политических амбиций и прекрасно понимая, на что она способна, Цинлин была вполне довольна тем, что руководила собственной небольшой организацией – Фондом общественного благосостояния Китая. Штаб-квартира этой организации размещалась тогда в старом доме семьи Сун, который Цинлин передала в дар коммунистам вместе со всей семейной собственностью
[564]. В ведении Фонда находилась больница для женщин и детей, детский сад и детский театр, а еще «дворец молодежи». Однако организация прекратила выполнять свою основную функцию – оказывать помощь голодающим, – поскольку официально в коммунистическом Китае голода не было. Когда радиостанция «Голос Америки» сообщила, что Цинлин помогала голодающим, Красная сестра сразу же написала Чжоу Эньлаю и предложила публично опровергнуть эту «бесстыдную ложь»
[565].
Цинлин издавала журнал на английском языке «Китай на стройке»
[566], причем партийная цензура тщательно изучала каждый номер. Партия внедряла в ряды Фонда общественного благосостояния Китая новых сотрудников и тщательно следила за старыми. Некоторые близкие друзья Цинлин сочли эти перемены оскорбительными и ушли из ее организации. Но Цинлин приняла правила игры: она умела быстро приспосабливаться.
