И вновь благодаря своей ценности как мадам Сунь Ятсен Цинлин оказалась неприкосновенна. Она возглавляла список людей, которых надлежало защищать от насильственных действий хунвейбинов («красных охранников») – специальных отрядов Мао Цзэдуна. В жизни Цинлин происходили страшные события, но по сравнению с тем, что переживали окружающие, ее невзгоды были не столь значительными. Могилу ее родителей в Шанхае разграбили. Цинлин отправила фотографии Чжоу Эньлаю, и могилу восстановили – впрочем, стесав с могильного камня имена ее братьев и сестер. Новый начальник ее охраны вел себя вызывающе, но после того, как она пожаловалась на него жене Чжоу Эньлая, телохранителя заменили
[601]. (Этого фанатика Мао уволили весьма эффектно. Он возвращался к себе в комнату, напевая песню на слова Мао. Подчиненный отдал ему честь и попросил зайти в кабинет на срочное совещание. Как только начальник охраны вошел, двое других охранников выскочили из-за двери, схватили его за руки и обезоружили. Уволенного вывели за ворота особняка Цинлин и отправили прочь на его же собственном велосипеде.)
Мао Цзэдун старался запугать население. «Красные охранники» разбили свой лагерь под стенами пекинской резиденции Цинлин (ей запретили уезжать в Шанхай и приказали оставаться в Пекине). Громкоговорители изрыгали лозунги, от которых кровь стыла в жилах. Хунвейбины устраивали публичные судилища, добиваясь от своих жертв самообличения. Люди кричали от боли. Цинлин была в ужасе. Все, что творили хунвейбины, затмевало масштабы сталинских чисток, «белого террора» Чан Кайши и предыдущих политических кампаний Мао Цзэдуна. Опасаясь, что «красные охранники» ворвутся в ее дом и замучают ее насмерть за то, что она обладает «буржуазными» красивыми сумочками, туфельками и тканями, Цинлин побросала все свое «богатство» в печку. Когда из газет она узнала, что партия осуждает тех, кто держит домашних питомцев, в том числе голубей и золотых рыбок, Цинлин сразу же велела персоналу убить всех ее голубей. К счастью для птиц, об этом доложили Чжоу Эньлаю, и он распорядился не трогать их
[602]. Однажды в отчаянии Цинлин поделилась своими мыслями со своей подругой Анной Луизой Стронг. Анна была американской журналисткой и сторонницей Мао Цзэдуна. Едва отправив письмо, Цинлин так испугалась, что тут же написала второе письмо, в котором умоляла Анну уничтожить первое. Стронг заверила Цинлин: «В тот же день, как я получила твое второе письмо, я изорвала первое на мелкие клочки и спустила их в канализацию… От этого письма не осталось ничего»
[603].
Жизнь превратилась в ежедневную сводку кошмарных новостей. Друзей и родственников публично истязали, требуя от них раскаяния, их выгоняли из домов, бросали в тюрьмы, жестоко убивали. Близкого друга и соратника Цинлин Цзинь Чжунхуа, заместителя мэра Шанхая, обвинили в шпионаже в пользу Америки и подвергли допросам с пристрастием. У него в доме устроили обыск и нашли около восьмидесяти писем от Цинлин. Она просила его уничтожать письма, но он дорожил этой корреспонденцией и поэтому не выполнил ее просьбу. В этих письмах не было ничего предосудительного с точки зрения режима, но бывший заместитель мэра опасался, что Цинлин может пострадать. Напряжение было настолько велико, что Цзинь Чжунхуа не выдержал: в 1968 году он повесился
[604].
Ко всем родственникам Цинлин власти относились отвратительно лишь потому, что они состояли в родстве с семьей Сун. В Шанхае одну из родственниц Цинлин по материнской линии, Ни Цзичжэнь, хунвейбины выгнали из дома и избили до полусмерти. Несчастная женщина обратилась к Цинлин с мольбой о помощи. В письме, датированном 14 декабря 1966 года, она поведала Цинлин, через какие издевательства ей пришлось пройти: «Не знаю, сколько еще я смогу продержаться среди этих мучений и страхов… Я постараюсь жить дальше (я слышала, что, если покончишь с собой, тебя признают контрреволюционером). Я не нарушала никаких законов и не буду искать смерти… Пожалуйста, умоляю, черкни мне хоть несколько слов, когда получишь это письмо, чтобы я знала, что ты его получила. Будет мне хоть какое-то утешение». Подписавшись, она добавила: «Невестка семьи Гань покончила с собой – отравилась газом. Из тех, кого я знаю, так сделали уже восемь человек».
Цинлин получила это письмо, но не ответила на него. Она попросила одну из своих бывших сотрудниц в Шанхае тайно передать деньги этой родственнице. Цинлин говорила об этой женщине, что «если не считать факта рождения в буржуазной семье, она никогда не вмешивалась в политику и не сделала ничего дурного. Она всегда подчинялась приказам». Позднее Цинлин узнала, что сотрудницу, которая выполняла ее поручение, арестовали – вероятно, за то, что она хотела передать деньги. Красная сестра была вынуждена прекратить любые попытки помочь своей родственнице. В мае 1968 года эта женщина, измученная и отчаявшаяся, позвонила в дверь шанхайского особняка Цинлин. Ей сообщили, что Цинлин в Пекине, и велели уйти. Потерявшая всякую надежду женщина пересекла улицу, вошла в здание напротив, поднялась на открытую террасу на крыше и бросилась вниз
[605].
Цинлин считала себя «отчасти виновной» в смерти родственницы, погибшую женщину она часто видела во сне. Наконец, больше не в силах выдерживать кошмары, она излила душу своей подруге Синтии, которая еще ребенком присутствовала на свадьбе Цинлин и Сунь Ятсена. Письмо получилось откровенным, гневным и резким, Цинлин осуждала зверства, которые творились вокруг. Она не стала просить Синтию уничтожить это письмо. Написанное в феврале 1971 года, оно фактически представляло собой протест Цинлин; «культурная революция» довела Красную сестру до последней черты
[606].
В этот непростой период Цинлин прекратила видеться и с двумя приемными дочерьми. Старые слухи об отношениях Цинлин с их отцом, Суй Сюэфаном, всплыли на поверхность и на этот раз звучали громко и официально. Воинствующие активисты публично обвиняли Цинлин в том, что она заваливала Суй Сюэфана подарками, одеждой и даже подарила ему фотоаппарат, который тогда еще считался предметом роскоши. Цинлин пришлось оправдываться в письме к властям в октябре 1969 года: «На самом деле одежду предоставило ему правительство, когда он сопровождал меня во время моих официальных визитов за границу. Я не заказывала для него ни одного предмета одежды. От себя лично я подарила ему только фотоаппарат»
[607].
Официальные лица вновь пришли к выводу, что искать в лице мадам Сунь врага не стоит. В начале 1970 года Цинлин впервые за несколько лет встретилась со своими приемными дочерьми. При виде девочек-подростков у нее защемило сердце. Иоланда теперь была выше Цинлин, а ступни у нее были такие большие, что она носила мужскую обувь. Цинлин ощутила любовь к детям еще сильнее, чем когда-либо. После этой встречи девочки окончательно переселились к ней
[608].
