Мэйлин всеми способами старалась смягчить жесткую политику репрессий, которую проводил Чан Кайши. Она наняла баптистского священника, преподобного Чжоу Ляньхуа, на должность капеллана семьи Чан и отправляла его с проповедями в тюрьмы. Среди политических заключенных преподобный Чжоу пользовался большой популярностью. Один из бывших заключенных, отсидевший десять лет, вспоминал, чем для него были посещения священника. Этот осужденный и его товарищи по несчастью существовали в беспощадном и унылом мире, где был только тяжелый физический труд и моральные издевательства, а также ежедневные собрания, на которых полагалось хором повторять: «Генералиссимус Чан Кайши – великий спаситель нашего народа!», «Смерть Чжу Дэ [командующему армии коммунистов] и Мао Цзэдуну!» Преподобный Чжоу привносил в тюремную жизнь атмосферу добра и моменты, когда измученные люди имели возможность вздохнуть с облегчением и расслабиться. Благодаря его присутствию и проповедям заключенные вновь ощущали себя людьми, к ним возвращалось чувство собственного достоинства. Спецслужбы относились к священнику с недоверием, но Мэйлин заботилась о том, чтобы он оставался неприкасаемым
[649].
В 1958 году Мэйлин снова улетела в Америку. На этот раз она путешествовала по стране и предупреждала американцев о коммунистической угрозе. В августе, будто в подтверждение ее слов, Мао Цзэдун без видимой причины обстрелял все тот же маленький остров Куэмой. Американцы эмоционально реагировали на выступления Мэйлин. Однозначная поддержка со стороны американской общественности укрепляла боевой дух тайваньских националистов. Воинственность Мао Цзэдуна послужила гарантией незыблемости режима Чан Кайши.
Цзинго посылал Мэйлин телеграммы, сообщая, что его отец доволен – и сам он тоже. Этот год стал переломным в отношениях мачехи и пасынка. До сих пор они общались чинно и вежливо – Цзинго называл Мэйлин исключительно «мадам Чан». Теперь же он начал обращаться к ней «моя почтенная матушка», а она именовала себя просто «мать»
[650]. Мэйлин была счастлива. Однажды вечером на рождественские праздники она вместе с друзьями посмотрела мюзикл «42-я улица». В своем дневнике Эмма писала: «…Два или три раза Мэйлин подхватывала полы своего длинного китайского халата и весело пускалась танцевать по комнате – повторяла увиденные па и придумывала свои выкрутасы и движения ногами… Чудесно было видеть ее в таком хорошем настроении»
[651].
Мэйлин вернулась на Тайвань в июне 1959 года, мужу не пришлось умолять ее об этом. Как всегда, Чан Кайши приехал встречать жену в аэропорт. В солнцезащитных очках, пробковом шлеме и суньятсеновке, он держал супругу под руку, а другую руку, затянутую в перчатку, она протягивала встречающим для рукопожатий. Супруги искренне улыбались друг другу. Эта картина была воплощением радости и любви. В 1960 году Чан Кайши был вновь «единогласно избран» президентом Тайваня. На этот раз Мэйлин повела себя совсем не так, как шестью годами ранее, когда отсутствовала на его инаугурации. Она хлопотала о «множестве разных дел, связанных с инаугурацией президента», как она объяснила Эмме. «Столько обязанностей, столько гостей!»
[652] В письмах друзьям она называла мужа «президентом». В семье царило полное взаимопонимание, и в 1962 году Младшая сестра написала своему брату Т. В., что они с мужем только что «отметили чрезвычайно счастливую тридцать пятую годовщину свадьбы»
[653].
Супруги Чан прочно обосновались на Тайване. Вокруг них было много детей: дети Цзинго, двое сыновей Т. А., приезжавших из Сан-Франциско на каникулы. Для своих племянников Мэйлин наняла преподавателя китайского языка. Мальчики «совершенные лапочки, такие воспитанные, послушные и такие милые»
[654], восторгалась она. Мэйлин готовила для детей еду и танцевала вместе с ними. Все постоянно смеялись, в том числе и генералиссимус.
Первая леди Тайваня достойно выполняла свои официальные обязанности, пленяя своим обаянием высокопоставленных гостей. Узнав, что на острове распространился полиомиелит, она учредила больницу для пострадавших детей. Она часто навещала детей погибших солдат и завоевала сердца множества поклонников тем, что дарила детям ощущение, что их любят, а учителям давала понять, что их ценят. Мэйлин дважды побывала в лепрозории. Ее фотограф видел, как она подходила к пациентам, без колебаний снимала перчатки и теплым, естественным жестом пожимала им руки. Он был растроган
[655].
И все-таки большую часть времени супруги Чан проводили в праздности. Младшая сестра редко вставала с постели раньше одиннадцати часов. Она рисовала, играла в шахматы, встречалась с подругами. Она везде появлялась в сопровождении своих собак (одну собаку прислуга особенно не любила, так как она покусала несколько человек). Мэйлин загорелась идеей создать розарий возле президентского особняка. Генералиссимус просматривал документы и читал газеты – или слушал, как другие читают ему. Иногда он совершал инспекционные поездки. В первые годы жизни на острове генералиссимусу нравилось проводить еженедельные совещания, главным пунктом повестки которых были его долгие нравоучения, отчего слушателей клонило в сон. С годами от наставлений он отказался и довольствовался тем, что работал с бумагами, ложился вздремнуть, гулял, смотрел старые фильмы и посещал достопримечательности. Для человека, который якобы посвятил свою жизнь тому, чтобы отвоевать материковый Китай, он делал слишком мало, разве что разработал один или два невероятных плана. Чан Кайши был реалистом и понимал, что его мечта всецело зависит от того, будут ли США нападать на Китай, а надежда на такой исход таяла на глазах.
Генералиссимус больше не носил мундир и не демонстрировал военную выправку. В длинном струящемся традиционном халате и с тростью в руке он выглядел умиротворенно. Он стал сутулиться и щурить глаза, уголки его губ опустились. На Тайване Чан Кайши состарился.
Вместе с Мэйлин он объездил весь прекрасный остров. Поскольку доступ на побережье и в горы был закрыт для населения – чтобы предотвратить возможное вторжение коммунистов, – эти живописные уголки находились в полном распоряжении супругов Чан. Только они одни пользовались почти тридцатью виллами, разбросанными по острову, от старинных элегантных японских домов до вновь построенных копий императорских дворцов. Последним эту коллекцию пополнил непримечательный комплекс с образным названием «Пансион “Возрождение”». Этот комплекс располагался между холмами всего в часе езды от столицы, что было весьма удобно для постаревшего Чан Кайши. Генералиссимус лично контролировал ход работ: приезжал на строительную площадку пять дней в неделю и названивал туда, когда его осеняла очередная идея («поменяйте цвет стен», «посадите больше сливовых деревьев» и т. п.). Мэйлин тоже вносила свою лепту во всевозможные детали – от качества обивки мебели до оттенка своей личной ванной комнаты (ее следовало сделать розовой). Между мужем и женой вспыхивали споры из-за расположения какого-нибудь окна. Однако они единодушно решили устроить при пансионе часовню, как и в других местах отдыха, которые часто посещали
[656].
