Предисловие
О тёмных и рыцарских Средних веках и мифологии великих предков
Писатель Эрих Кестнер в одной из своих книг как-то сказал, что каждый роман должен начинаться с предисловия — как домик начинается с цветника возле крылечка. Вот так же начну я, и предложу поговорить о Средневековье.
Каждый народ стремится иметь корни и потому непременно творит мифы о великих предках. О своём происхождении от богов (или от героев), о великих деяниях пращуров. Даже Соединённые Штаты, которым всего-то от силы два с половиной столетия — и те успели обзавестись мифом про отцов-основателей. Что уж говорить про народы куда более почтенного возраста. Римляне воспевали Ромула и Рема, которые будто бы вели свой род от Геракла, Карфаген возводил своё происхождение к Трое. Ну а жители европейской части Евразийского континента любят вспоминать Средневековье.
Немцы в XIX веке, создавая единое государство из раздробленных княжеств, воспылали тягой к Нибелунгам. Испанцы — «Песнь о Роланде»… список можно продолжить. Не избежали этого и мы, русские. Для нас «доисторическим героическим периодом» стала эпоха Киевской Руси. (Здесь необходимо дать небольшое пояснение. Тогдашние славяне называли государство просто Русью: объединение племён общего языка. Сам же корень «рус» лингвисты возводят праиранскому «белый», и сохранилось слово с эпохи миграции праславян. Термин Киевская Русь появился в истории лишь в XIX веке, чтобы не возникало путаницы между Московской Русью и государством древних славян).
Всплеск интереса к древним героям очень часто совпадает с трудными периодами в жизни народа, ведь из своей исторической памяти и деяний предков мы черпаем силы для борьбы с невзгодами настоящего. Правда, есть в такой мифологии, даже если она создаётся с благими целями, опасность: мы легко можем подменить реальные исторические события выдумкой, особенно если плохо знакомы с настоящей историей. Самый простой пример — былинный князь Владимир Красное Солнышко, который стал собирательным образом двух князей: Владимира Крестителя и Владимира Мономаха. А между этими людьми полтора столетия и два разных мировоззрения недавно крестившегося язычника и христианина в пятом колене. То же самое можно сказать и о том, какими представляют себе многие наши современники живших в XI веке горожан, дружинников и крестьян-смердов. Для сравнения: в сегодняшнем языке «смерд» слово уничижительное, а в XI–XII веках смерд — это крестьянин, зависящий только от князя или воеводы, но, в отличие от холопа или закупа, лично свободный. И поэтому по социальному статусу находившийся лишь на самую малость ниже купца или воина. У многих россиян XXI столетия образ идеализированного предка-славянина в лучшем случае рисуется с Волкодава из одноимённой книги Марии Семёновой. Но ведь она-то, хоть и профессионально занималась дохристианской и раннехристианской эпохой, писала художественный фантастический роман! И вынуждена была многое изменять в угоду канонам именно фантастического романа.
Так каким же оно было? Когда мы говорим «Средневековье», каждому на ум приходит что-то своё. Кому-то любимые школьными учителями Крестовые походы и блестящие рыцарские романы — «Айвенго» Вальтера Скотта и «Крестоносцы» Генрика Сенкевича. Благородные герои, турниры, сражения и почитание прекрасных дам… Другие тут же возразят: ах, забудьте, это была ужасная эпоха. Грязь, зловоние на улицах, голод, засилье Церкви, право сильного. Но что удивительно — обе точки зрения верны, хотя они, казалось бы, полностью противоположны друг другу. И дело даже не в том, что крестьянин и рыцарь находились на разных ступенях социальной лестницы и поэтому жили по-разному. Если быть строгим и если не брать для сравнения нищего подёнщика из бедных кварталов Сент-Оноре и живущего в том же Париже, но почти в другой Вселенной, приближенного короля — не так уж сильно различалась жизнь разных сословий. В обычные дни ели они примерно одинаково (зажиточный крестьянин в отдельные столетия питался даже лучше, чем горожанин или небогатый рыцарь). Оборотистый купец мог иметь поместье побольше иного рыцарского домена, а если богатого горожанина обижал благородный господин, то следивший за порядком прево легко мог встать на сторону простолюдина. Но тогда в чём же дело? Почему мы смело можем утверждать, что правы и писатель Вальтер Скотт со своим благородным Айвенго, и режиссёр Алексей Герман-старший, когда в экранизации повести «Трудно быть богом» за основу брал именно мрачное европейское Средневековье во всех неаппетитных подробностях?
Ответ прост. Принято считать, что Средневековье начало свой отсчёт с падения Западной Римской Империи, когда германский вождь Одоакр в 476 году низложил последнего западно-римского императора Ромула Августула и провозгласил себя «владыкой Италии». А закончилось всё путешествиями Христофора Колумба в 1492 году. Но ведь между этими двумя датами — целая тысяча лет, бездна времени! И хотя мир и мышление жителей той эпохи менялись достаточно медленно — всё же менялись. Средневековые города отнюдь не всегда были загаженными лабиринтами с тесными зловонными улочками, где царил полумрак от нависавших верхних этажей. Впрочем, не стоит себе воображать и идиллическую картину с чистенькими и красочными улицами, как в Голливудских фильмах шестидесятых годов прошлого века. И то, и другое сосуществовало вместе, сменяло друг друга или смешивалось в причудливой картине в зависимости от того, насколько богатой была та или иная страна, и насколько долго длился период сытого мира. Но меняли облик не только города, менялись и люди. Поэтому, например, нельзя сравнивать правление Карла Великого в VIII веке и французского короля Филиппа IV Красивого в XIII веке — это были очень разные эпохи. А вот Жанна Д'Арк — это опять совсем другой образ мышления. И если король франков Дагобер, севший на престол в 605 году, открыто содержал целый гарем любовниц, а приезжая в Рим мог громко заявить, что ванна ему не нужна, так как он мылся перед отъездом — то в XIII веке к вопросам брака строго относились даже славившиеся своим беспутством французские короли. Да и купальни стояли во всех крупных городах. А обязательной принадлежностью любого богатого дома была не только бадья для мытья, но иногда самые настоящие бани — сохранилась смета постройки дворца герцога Бургундского в Париже, где указаны расходы на подведение отдельного водопровода к бане. (Рассказы про вонючих от грязи рыцарей — это вообще наиболее известный и живучий миф про Средневековье. Возник он в эпоху Возрождения, когда из-за исчезновения лесов и нехватки дров греть воду для мытья перестали, а из-за частых эпидемий и поверья о «защитном слое кожи», европейцы о чистоте тела забыли на несколько столетий.)
Итак, охватить всю эту огромную эпоху очень и очень сложно. Как сложно и выбрать какое-то одно время — все столетия одинаково интересны. Я остановился на первой четверти нового тысячелетия. На мой взгляд, самой это волнующий период всего Средневековья, определивший облик Европы, да и соседних частей света на много веков вперёд. Давно закончился мучительный период разрушения, когда вместе с великой Римской империей под ударами варваров пала так называемая классическая цивилизация — цивилизация, построенная на достижениях античных Греции, Рима и Египта. Варвары не сумели создать из обломков ничего своего: слишком велика оказалась разница в культуре и мышлении, чтобы слить воедино столько чуждых элементов. Да и социальная организация германских племён — где каждый мужчина одновременно и воин, и пахарь — не очень способствовала интеграции с галльским обществом, давно принявшим идею разделения труда. Прошёл период цивилизационного «провала» между закатом классической культуры и становления нового этноса, который мы сегодня называем Западно-Европейским. Он, как и поздняя Римская империя, тоже был христианским, но очень сильно отличался от христианского общества Византии. Если в Восточной империи объединение шло по принципу «не важно, какого ты племени, главное ты — христианин», то в Европе территориальный элемент имел в сознании человека не меньшую силу, чем вопрос религиозной принадлежности и исповедуемой догмы. Фактически до XV века деление шло не по национальностям, а по принадлежности к той или иной феодальной агломерации — сеньории. Поэтому даже межгосударственные войны воспринимались как войны знатнейших из сеньоров — королей, а в переходе вельмож от французского короля к германскому императору и обратно во время войны не видели ничего преступного. А вот национальное деление впервые скажется лишь в эпоху Столетней войны, в позднем Средневековье.
