— Должок… за тот случай. Добро. Помню и обещаю.
— Тогда держи, — Матвей вынул два мешочка. — Один мой, второй его.
Филин взял, не сказав ни слова, кивнул головой и вышел. Дэноэль молчал всё время, соглашаясь с Матвеем. За годы, проведённые рядом, Дракон давно понял — казначей Медведей ничего просто так не делает и не ошибается. Но когда мужчины уже отъехали от усадьбы, всё же не выдержал и спросил:
— Ты так в нём уверен? Гумберт чуть что не по нраву, в связях с Нечистым обвиняет. А от страха перед чёрными братьями Святого Доминика забывают даже родство с отцом или сыном.
— Филин не забудет, — усмехнулся Матвей. — Он ведь когда-то лекарем был. Одарённый, да не из последних. Только хоть и родился в Ильмень-городе, в Карантанскую марку уехал. На западе, сам знаешь, любят приглашать мастеров из наших земель. В графские дома вхож был, жену знатную имел. Зим двадцать прошло уже, как известный мастер не поделил что-то с настоятелем одного из аббатств под Вельсом. Тот его и оболгал. Причём так кривду сплёл, что отказались от Филина и жена, и друзья лучшие. А братья Святого Доминика даже на миг не усомнились в вине. Как из Филина выбивали признание — сам можешь представить. Все думали, что живым опального мастера не увидят. А мы случайно тогда в городе оказались. Куда моложе были, кровь кипела… В общем, бежал лекарь. Привезли мы его сюда, да вместе с Филипом выходили. Оказалось… У многих после пыточных подвалов и дыбы дар или уходит, или слабеет, а у Филина — сильнее разгорелся. Вот только был светлый целитель, а стал тёмный. Поэтому и сидит он здесь смердом на землях Филипа.
— Добро, — согласился Дэноэль. — Но надеюсь, что смилостивится над нами Отец Небесный и ниспошлёт здоровья княжичу Яромиру, а страхи и приготовления останутся напрасны.
Молитвы Дэноэля и остальных пропали впустую. Вскоре после Пасхи колокола храма Апостола Андрея Первозванного, а за ним и остальных столичных церквей заплакали траурным звоном. Княжич скончался.
Киев тревожно замер. Если уж до этого князь отдал поиск недругов на откуп митрополиту, а тот и рад стараться — то теперь отец Гумберт начнёт лютовать вдвойне. Впрочем, для остальной страны печальные события в столице прошли почти незаметно. Всё также трудились на полях крестьяне, так же зазывали купить свой товар ремесленники и продолжали задирать нос бояре. А что воеводу в каком-то городе вдруг назначили другого или податные грамоты всё чаще не с великокняжеской печатью идут, а за подписью префекта Ярослава, ни смердов, ни горожан особо не занимало. Ворчали только купцы — на границе ограбили чужеземный караван, и маркграф Карантанской марки потребовал за них несусветную виру и пригрозил войной. Хотя пока Игорь был в силе, маркграф Леопольд боялся в сторону Древлянья даже взглянуть. Но ворчали вполголоса, больше по привычке: в то, что чужеземец рискнёт ввязаться в свару с Киевом, никто не верил.
Не было покоя и посаднику Залесья, хотя дождь, бушевавший всю ночь, под утро затих и оставил бодрящую свежесть. Наоборот, к главной проблеме добавилась ещё и головная боль от перемены погоды.
— Ну могли этого проклятого торгаша зарезать не в моём городе?! — в сердцах стукнул он по столу кулаком, отчего стоявшая на краю чернильница лихо подпрыгнула, а свеча упала. От удара разболелась рука, затлел и зачадил резким запахом фитиль недавно погашенной свечи, а решение проблемы в голову так и не приходило.
Достопочтенный ростовщик и купец сотни киевских ювелиров Северьян сын Панкрата был убит на гостином дворе три недели назад. Редкие рифейские самоцветы, естественно, пропали. В городе пошли слухи, что купца задрал упырь, но посадник от этого только морщился: зачем упырю камни и золото, тем более что убили купчину ножом в спину? Да и случай похожий год назад был. Тогда вся округа шепталась про оборотня, нападавшего на одиноких прохожих. Когда мерзавца словили, при нём нашли искусно сделанные волчьи челюсти.
После убийства купца город перерыли сверху донизу, всех подозрительных хватали и запирали в городской тюрьме, через дыбу пропустили половину главарей банд и булыней
[19]. И выяснили, что налётчиков было трое или четверо, а один из грабителей — свей с явным пристрастием к ханьскому порошку-дурману. Последнее вытрясли из Таракана, крупнейшего в Залесье скупщика. Северянин вместе с невысоким чернявым подельником пришёл к булыне вечером в день ограбления, чтобы продать один из камней. Выглядел он плохо: глаза налиты кровью, кожа как от дурной болезни, пальцы подёргиваются. Все это выдавало в нём любителя отравы, который давно не пробовал порошка. Камень свей продал не торгуясь, и поспешил в одну из забегаловок, где могли снабдить зельем. Хозяин притона опознал посетителя, но сказал, что забрав шкатулку с порошком, свей поспешил поскорее убраться.
Нащупав ниточку, люди посадника и дознаватели Тайного приказа ещё раз перевернули вверх дном город и окрестности. Но банда словно сквозь землю провалилась. Новость уже дошла до столицы. И княжеский казначей, разъярённый смертью родственника, добился, как написал посаднику знакомый в Киеве, отправки целого воеводы с проверкой. Всё бы ничего, но этот жирный боров — местный воевода Тайного приказа — вдруг решил перевалить всю ответственность на посадника. Скотина! Сначала неделю сидел в своём поместье, скинув расследование на помощников, а теперь пытается копать под городского голову: не уведомил митрополита о диавольских происках и не пригласил к следствию священников! А кто должен был этим заниматься? Не городская же стража и не сам посадник. И вообще, если отожравшийся вислоухий козёл Гостибыл хочет искать упырей — пусть сам за ними по буеракам и бегает!
Последняя мысль так понравилась посаднику, что он наконец-то взял себя в руки. Оглядев стол, на котором валялись сломанные перья и порванные пергаменты, мужчина вдруг злорадно подумал: «А про упыря-то, Гостибыл, ты зря заговорил. Я тебе его припомню, и те недели, когда кое-кто отсиживался после ограбления — тоже. Выжидал, как повернётся, на нас хотел промах повесить? А вот тебе! И виноватым со всех сторон выйдешь именно ты!»
Присланный полгода назад из столицы воевода с первого дня не вызывал у посадника ничего, кроме глухого раздражения. Столичный бездельник, получивший должность по чьей-то протекции. Особых занятий в Залесье у него не было: охотников нападать на вооружённых до зубов охотников и рудокопов находилось мало — такие сами кого хочешь ограбят. А границу со Степью издавна стерегли княжеские витязи да нанятые хирды викингов. Вот и оставалось Гостибылу вытрясать деньги с купцов, брать взятки, да набивать поместье холопками и дорогими степными коврами. Посаднику, искренне радевшему за свой город, такой образ жизни был откровенно противен. Да, он, конечно, и сам не гнушался подарками. И в казну лапу запускал, чего греха таить. Но пять лет назад в трудный год страшной засухи не он ли выложил большую часть своего состояния в помощь городу? И до сих пор об этом ни дня не жалел.
