Изменение исходных представлений влияет на общие выводы
Здравый смысл — хваленое свойство логично мыслящих людей. Однако здравый смысл — это просто аргументированные прогнозы целостной сети убеждений, основанные на совокупности общих исходных предположений, выдвигаемых в человеческой популяции.
В 2015 году вспышка вирусной инфекции Зика в Бразилии сопровождалась увеличением числа детей, рожденных с микроцефалией. Если бы вы были беременной женщиной, поступившей в больницу в Чикаго в это время, и вам нужно было переливание крови, здравый смысл подсказал бы, что вы должны настаивать на крови, которая была проверена на вирус Зика и дала отрицательный результат. Это кажется очевидным и не требует особых раздумий. Однако если бы вы настояли на использовании крови, у которой в то время был отрицательный результат теста на вирус Зика, вы бы на самом деле максимально увеличили свой шанс заражения по сравнению с непроверенной кровью! Почему? Причина в том, что на раннем этапе, когда возможности тестирования были очень низкими, было принято решение применять ограниченные ресурсы тестирования только к крови, взятой из регионов, которые считаются эндемичными по вирусу Зика (например, Пуэрто-Рико)
[58]. Таким образом, единственный способ получить кровь с отрицательным результатом на вирус Зика — это импортировать ее из Пуэрто-Рико, где бушует инфекция. Тест на Зика хорош, но, как и большинство тестов, не обладает 100%-ной достоверностью. Вероятность того, что тест не выявит Зика в инфицированной крови доноров из эндемичного региона, была выше, чем шанс встретить вирус в непроверенной крови, полученной из других регионов
[59]. Таким образом, желание получить кровь с отрицательным результатом теста на Зика приведет к получению таковой из регионов, где присутствует вирус, и увеличит вероятность заражения. Если у вас нет исходной информации о неоднородности тестирования (которой действительно не было бы у большинства людей), то требование предоставить кровь с отрицательным результатом тестирования выглядит вполне обоснованным. Однако стоит заменить одно исходное представление, и этот выбор из лучшего превращается в худший
[60].
Недавно я столкнулся с более банальным примером, когда мне казалось, что нет ничего проще, чем определить любимые продукты дочери. Когда мы собирались поехать к моим родителям в Чикаго, они спросили, что моя дочь любит больше всего, чтобы купить это к нашему приезду. Я дал им список продуктов, которые она ежедневно брала с собой для обеда в школе. Это просто здравый смысл; моя дочь просит, чтобы ей на обед ежедневно давали питьевой йогурт, значит, она любит этот продукт. Каждый день я клал этот напиток ей в ланчбокс, и каждый день она приносила домой пустую коробку — свидетельство того, что напиток был выпит, а бутылочка выброшена. Однако позже, уже став взрослой, моя дочь сказала мне, что она просто ненавидела именно этот йогурт.
Конечно, я спросил ее, зачем же она тогда постоянно просила давать ей йогурт, если он ей не нравился. Ответ заключался в том, что хотя ей йогурт не нравился, его любила школьная подруга, а моя дочь меняла йогуртовый напиток на кексы, которые ее подруга всегда ела на обед. Следует отметить, что ее подруга не очень любила кексы, но любила питьевой йогурт. Я спросил свою дочь: «А почему ты не попросила просто класть кексы тебе в ланчбокс?» Она ответила, что меняться продуктами питания во время обеда было очень забавно и это стало важной частью социального опыта, когда она была ребенком. Первоначально моя сеть убеждений просто не включала в себя исходное понимание того, что в обеденное время в школе моей дочери царит живая бартерная экономика. В отсутствие этой информации казалось разумным сделать вывод, что моей дочери действительно нравилось есть то, что она просила каждый день. В этом случае наблюдения не изменились бы из-за корректировки исходного убеждения — в любом случае моя дочь просила бы йогурт каждый день; однако значение этих наблюдений и выводы, которые я мог сделать из них, были бы совершенно другими.
Спасение гипотетико-дедуктивной логики
Важно отметить, что действие вспомогательных гипотез не ограничивается оценкой основной гипотезы. Появление новых гипотез может заставить вас изменить свою интерпретацию наблюдений или выводы о ситуации. Изменение любой части сети убеждений может привести к ряду компенсирующих изменений в других частях. Когда я был студентом-медиком, я провел четыре недели стажировки в психиатрическом стационаре в больнице при моей медицинской школе. Меня вызвали для осмотра женщины, которую отправили в психиатрическое отделение. Поговорив с ней некоторое время, я узнал, что она очень расстроена тем, что кто-то имплантировал ей часы в грудную клетку. Она была уверена в этом, потому что постоянно слышала «тиканье» часов. Я отметил в своих записях, что она страдает слуховыми галлюцинациями, записал ее анамнез, а затем провел медицинский осмотр. Во время осмотра я заметил у нее на груди шрам от стернотомии (ей сделали операцию на грудной клетке). Когда я приложил стетоскоп к ее груди, к своему удивлению, я услышал громкое и постоянное тиканье внутри, как она и описывала. В ходе дальнейшей беседы она рассказала, что несколько лет назад перенесла операцию на открытом сердце (факт, который я не смог выяснить, а она не сочла нужным упомянуть, когда я изучал ее историю). В конце концов, мне удалось обстоятельно изучить ее медицинскую карту, и оказалось, что ей имплантировали в сердце искусственный клапан, чтобы исправить врожденный дефект. Моя первоначальная базовая гипотеза, что ощущение тиканья в груди было вызвано слуховой галлюцинацией, включала исходную вспомогательную гипотезу (или предположение) об отсутствии источника звука в ее груди — предположение, которое было ошибочным. Эта женщина неверно истолковывала звуки и страдала от непонимания причины, но мои рассуждения содержали предположение, которое, как оказалось, не соответствовало действительности. Когда я сам услышал звук, мне пришлось изменить свою конструкцию убеждений, чтобы сохранить логику ГДМ, и теперь моя вспомогательная гипотеза успешно предсказывала то, что я наблюдал, — у нее действительно слышалось тиканье в груди, но источником звука были не часы
[61].
