Гипотеза Фишера заключалась в том, что у рака есть генетическая основа и что наличие рака (до того, как он стал обнаруживаемым) вызывает у людей внутреннюю тревогу, которую они успокаивают, пытаясь найти успокаивающее действие табачного дыма. Таким образом, по мнению Фишера, курение определенно было «связано» с раком, но рак был причиной курения, а не наоборот. Поговаривали, что Фишер был заядлым курильщиком и что ему платили табачные компании; тем не менее важно отметить, что «альтернативная гипотеза» Фишера является столь же верной ретродукцией и дедуктивно согласуется с наблюдаемым явлением, согласно которому уровень заболеваемости раком легких выше среди курильщиков, как и более популярная гипотеза о том, что курение вызывает рак. Тем не менее со временем наука накапливала все больше и больше доказательств того, что курение вызывает повышенный уровень заболеваемости раком, а не наоборот. Более того, последующие крупные и хорошо спланированные исследования не подтвердили наблюдение более низких показателей у тех, кто вдыхал дым, по сравнению с теми, кто этого не делал; поскольку сам Фишер разработал теорию степени ошибки (которая могла возникнуть в первоначальном исследовании), можно было бы подумать, что он лучше всего подходил на роль скептика для собственных выводов. Однако, несмотря на то что в конечном итоге накопилось внушительное количество доказательств связи табачного дыма с раком, Фишер так и не отказался от своей позиции, которая, оглядываясь назад, представляется нелепой и ошибочной.
Фишер в этом отношении не был необычным. Ученые, как и все люди, делают ошибки и склонны упрямо цепляться за свои излюбленные идеи, невзирая на опровержения. Блондло не отказался от существования N-лучей даже после того, как все доказательства их существования были дискредитированы (см. главу 9), и продолжал изучать их в частном порядке до конца своей карьеры. Пристли так и не поверил, что открыл новый элемент (кислород), и продолжал изучать дефлогистированный воздух.
Можно было бы заполнить целую главу примерами личной приверженности той или иной гипотезе, независимо от того, сколько данных в конечном итоге противоречит этой идее. В то время как отдельные ученые часто становятся жертвами этой проблемы, социальные аспекты науки, которым посвящена данная глава, могут служить лекарством от нее.
Отношения личности и общества в научной практике
В наше время ученые редко работают в одиночку. Ежедневные наблюдения, размышления и эксперименты могут проводиться изолированно. Однако профессиональные ученые (по крайней мере, академические ученые) обычно принадлежат к научным организациям. Они состоят в профессиональных сообществах, специализирующихся на изучаемой теме. Они направляют свои статьи в рецензируемые журналы, где их работы оценивают другие ученые, работающие в той же или смежных областях. Ученые обычно представляют свои научные результаты группам других ученых на собраниях лаборатории, семинарах в своих отделах, во время приглашенных лекций в другие академические учреждения, а также на национальных и международных встречах и симпозиумах. В самом деле, сам акт презентации своих открытий и того, что, по мнению ученого, они значат для более широкой аудитории, является важнейшим компонентом научной профессии, поскольку наука — это мир, в котором царит правило «публикуйся или умри». Для распределения ограниченного ресурса в виде исследовательских грантов между академическими учеными применяется экспертная оценка их работ
[240]. Хотя конкретные наблюдения или конкретные исследования могут проводиться одним или несколькими учеными, более широкая оценка и интерпретация этих исследований является функцией научного сообщества. Следовательно, хотя природа является важным арбитром научной мысли, общие правила исследования природы и толкования результатов определяет большая группа людей со сложным набором правил и мотиваций — по сути, социальная конструкция.
Одна из тем, которых я касаюсь в этой книге, — это рабочее определение науки, включающее развитие методологии в стремлении нейтрализовать известные ошибки, свойственные людям. Ошибки, которые обсуждались до сих пор, совершают отдельные люди. Поскольку современная наука в конечном итоге функционирует и оценивается в контексте социальной конструкции, понимание индивидуальных ошибок необходимо, но не достаточно для понимания работы науки. Очевидно, что нужно также учитывать коллективное мышление научных обществ. Усугубляют или смягчают проблемы индивидуальных ошибок научные общества? Исправляются ли индивидуальные ошибки в результате их фильтрации через научные группы, или же наоборот, они усиливаются? Добавляют ли сообщества ученых дополнительные ошибки к уже имеющимся индивидуальным ошибкам? Как научные общества усложняют вопрос(ы) авторитета в науке, обладая собственной властью в дополнение к авторитету, которым могут обладать отдельные люди? Исследование любого аспекта науки путем анализа отдельных ученых (при отсутствии анализа групповой деятельности) приведет к неправильному пониманию того, что такое наука, даже если анализируются репрезентативные индивиды.
Наука — это не индивидуальная или социальная деятельность, а, скорее, сбалансированное равновесие между ними. Оба аспекта существуют, и оба необходимы, и необходимо применять комплексный подход к отдельным ученым, работающим самостоятельно и в составе более крупных групп и сообществ. В той степени, в которой наука способна компенсировать человеческие ошибки, групповая деятельность способна компенсировать ошибки отдельных ученых; в то же время отдельные ученые помогают устранить ошибки, совершаемые группами. Оба аспекта являются обязательными и взаимосвязанными компонентами науки, и их следует рассматривать только вместе. Эти идеи были разработаны и подробно исследованы Хелен Лонгино в ее прекрасной работе «Наука как социальное знание: ценности и объективность в научных исследованиях» (Princeton, 1990).
Компенсация фактора человеческой ошибки научным обществом
В попытке дать определение науки было предложено множество вариантов, и большинство из них были опровергнуты на том основании, что ученые просто не проводят исследования в соответствии с предложенным определением. Этот процесс отвергает практики как определяющую характеристику науки, потому что отдельные ученые прекрасно обходились без этих практик. Однако мы получим другой ответ относительно того, что такое наука, если более широко взглянуть на то, как функционируют научные сообщества.
Как я показал в главе 3, гипотезы не могут быть полностью отвергнуты даже перед лицом опровергающих данных, поскольку их всегда можно спасти, выдвинув вспомогательную гипотезу. Тем не менее из-за проблем с индукцией свидетельства, опровергающие гипотезу, вероятно, более значимы для прогресса знания, чем свидетельства, поддерживающие гипотезу. Более того, некоторые разновидности ненауки и псевдонауки формулируют свои идеи таким образом, что наблюдение можно применить только для их подтверждения, а теории не могут быть отвергнуты или подвергнуты строгой проверке. Следовательно, наличие идеи, поддающейся опровержению, и поиск свидетельств для опровержения этой идеи имеют прочное отношение к определению науки.
