К востоку от Ирана Холодная война выглядела попросту как второе издание Большой Игры. Изменения чисто косметические: прежняя царская Россия называлась теперь Советским Союзом, роль Великобритании перешла к США. Но проявления всё те же: интриги, давление, угрозы насилием, а иногда и кровопролитие.
Впрочем, увеличился размах. «Линия фронта» Большой Игры проходила по южным границам России. Но основным мотивом Холодной войны стала решимость США остановить мировую экспансию Советского Союза; а поскольку новые национальные государства появлялись повсюду и большинство из них имело потенциал, достаточный, чтобы стать союзником той или другой стороны, «линии фронта» пролегали теперь по всему земному шару. Каждую спорную страну обе супердержавы принимались накачивать деньгами и оружием: одна поставляла помощь правительству, другая – каким-нибудь антиправительственным мятежникам, в зависимости от того, на чью сторону склонялось новое государство.
Основным полем Большой Игры были Иран, Афганистан и Центральная Азия; этот же регион остался в игре и сейчас. В XIX веке русские стремились пробиться через Афганистан к Персидскому заливу и добыть себе незамерзающий порт для военного и торгового флота. То же самое пытался сделать и Советский Союз, однако теперь ставки повысились: геологи подтверждали, что около 65 процентов мировых залежей нефти расположены под водами Персидского залива и вокруг него, а также в нескольких исламских странах Северной Африки (чуть позже геологи обнаружат, что значительную часть оставшихся мировых запасов нефти также следует искать на мусульманских территориях, в Центральной Азии к северу от Афганистана). Мир шел по пути индустриализации, и значение нефти всё росло.
Нефть имела для мусульманского мира огромное политическое значение; но, быть может, еще сильнее воздействовала она на само мусульманское общество. Начиная с 1930-х годов страны-экспортеры пытались пересмотреть кабальные условия ранних нефтяных сделок. Каждые несколько лет то одной, то другой из них удавалось добиться от иностранных нефтяных корпораций нового соглашения на более выгодных условиях. К 1950 году страны – экспортеры нефти в целом получали около 50 процентов дохода от экспорта. Так в этот регион рекой потекли деньги.
Внезапное обогащение могло бы оказать совсем другой эффект, если бы еще до открытия нефтяных запасов в странах-экспортерах были созданы демократические институты. Будь власть в этих обществах распределена более или менее равномерно, будь участие в управлении страной открыто для всех классов, обогащение могло бы высвободить творческую энергию миллионов и породить культурный ренессанс.
Однако время и обстоятельства не позволили сложиться подобным институтам. Мусульманские общества предавались тоске по утраченному величию. Их правящие классы были одержимы созданием инфраструктуры, которая поможет это величие вернуть. Они отчаянно стремились догнать Запад – и не сомневались, что выполнить эту задачу способно лишь централизованное государство, которое ни с кем не делится своей властью. Они не собирались ждать, пока необходимая инфраструктура вырастет органически, или позволять своему народу модернизироваться самостоятельно, в том темпе и тем путем, который его устраивает. С каждой минутой исламские общества всё сильнее отставали от Запада: им требовалась модернизация – и прямо сейчас!
И нефть могла исполнить эту мечту. Всё, что нужно – продавать нефть и вкладывать деньги в инфраструктуру! Богатство, накопленное правящей элитой нефтедобывающих стран, вошло в легенды; и верно, что некоторое (впрочем, крохотное) меньшинство арабской и персидской элиты, сказочно разбогатев, принялись прожигать жизнь на дорогих курортах и в казино. Но не следует думать, что правящий класс этих стран просто прикарманивал выручку от нефти. Огромные суммы – чем больше, тем лучше – вкладывались в «развитие» согласно прописям светских модернистов. В одной стране за другой правительство обзаводилось системой государственных школ, возводило заводы и небоскребы, создавало национальные авиакомпании, радиостанции, студии телевещания, газеты…
И в одной стране за другой развитие такого рода, инициируемое государством и его функционерами, порождало новый класс управленцев – образованных специалистов и бюрократов, призванных руководить этим процессом. Эта «технократия», как ее иногда называют, была классом наемных служащих: они работали на государство, а государство выплачивало им зарплату из денег, вырученных на добыче и продаже нефти. Оно по-прежнему собирало налоги с крестьян, пастухов, ремесленников, торговцев и прочих, работающих в сфере традиционной экономики, однако значимость этих налогов почти исчезла. Доход от традиционной экономики совсем не так велик! С выручкой от нефти его не сравнить – и налогами, собранными с традиционной экономики, не профинансировать амбициозную программу модернизации.
Перестав зависеть от налогов, собираемых с традиционной экономики, правящая элита перестала нуждаться в союзниках из традиционного мира. Прежде даже в самых тоталитарных диктатурах властной элите приходилось все-таки соблюдать некоторые условности, как-то показывать народу, что она «своя». Но в мусульманских странах, разбогатевших на нефти, элита могла сколь угодно культурно отдаляться от народа, не опасаясь никаких последствий. Ладить ей требовалось не с народом, а с агентами мировой экономики, бывающими в стране наездами. Так «модернизация» резко разделила эти «развивающиеся» общества надвое: с одной стороны – «правящий клуб», с другой – «все остальные».
Правящий клуб был не маленьким. В него входили технократы – целый социальный класс, а также правящая элита: в династических монархиях – королевская семья со всеми своими многочисленными родственниками, в «республиках» – правящая партия и аппаратчики. Однако во всех этих странах правящий клуб составлял меньшинство от населения в целом; и в каждой из них пропасть между правящими классами и массами становилась всё шире.
Люди из клуба чувствовали себя частью захватывающего проекта: они преображали свою страну. Те, кто в клуб не входил, оставались пассивными благополучателями: модернизация – это было то, что случалось с ними, а не то, что делали они сами. Вдруг поблизости появилась больница: хорошо, теперь есть куда пойти лечиться. Вдруг проложили асфальтированную дорогу: тоже неплохо, теперь можно быстрее добраться до города. Но люди, не входящие в клуб, никак не участвовали в модернизации, не принимали никаких решений, не имели права голоса в том, куда, на что именно направить поступающие в страну деньги. Модернизация не становилась их делом – они оставались ей чужими.
Не получали они и важного побочного продукта модернизации: увеличения возможностей исполнить свои личные мечты и планы, каковы бы они ни были. В сущности, хоть в целом нефтедобывающие страны становились всё богаче, те, кто не входил в «правящий клуб», делались относительно беднее и беднее.
Единственная возможность чего-то добиться в собственной стране для большинства людей состояла в том, чтобы пойти в государственную школу, хорошо учиться, поступить в вуз, в идеале – поехать учиться за границу, получить степень, лучше всего в какой-нибудь технической дисциплине, и прорваться в технократию. Кто пошел по этому пути – тот, при старании и удаче, мог закончить тем, чтобы ходить на работу в костюме и жить более или менее «как на Западе». Как на Западе – значит, что ты ходишь на работу по часам, твоя семья тяготеет к «нуклеарной», твоими излюбленными развлечениями могут стать выпивка, театр или ночные клубы. А твои дети уже будут слушать рок-н-ролл, бегать на свидания, самостоятельно выбирать себе жену или мужа.
