Много лет они описывали мир как поле боя двух реальностей, Дар-аль-Ислам и Дар-аль-Харб. Много лет предсказывали апокалиптическую схватку между добром и злом, Богом и Сатаной, великую мировую битву, которая разрешит все противоречия и все фракции сольет в единый мир, вселенскую Медину.
Для Запада окончание Холодной войны означало, что Афганистан можно просто бросить. Что там еще делать? Соединенные Штаты и их союзники из Западной Европы вкачивали в страну миллиарды долларов деньгами и оружием – а теперь просто ушли, отвергнув все предложения провести какую-нибудь конференцию, разработать какую-нибудь дорожную карту, помочь запустить какой-нибудь политический процесс, который поможет стране найти путь назад, к миру и порядку. Резидент ЦРУ Милтон Берден высказался лаконично и предельно ясно: «Да на хрен он нужен, ваш Афганистан?» Племенные ополчения, сражавшиеся с Советами, теперь направили американское оружие друг против друга. Советы уже чумой прошлись по афганской сельской глубинке; теперь гражданская война между несколькими партизанскими армиями уничтожила города. А иноземные джихадисты, слетевшиеся в Афганистан в 1980-х, сочли эту разоренную и измученную страну отличной базой для наступления на Запад.
Первым делом следовало создать в Афганистане чистую версию желанной для них общины – такой, в которой каждый мужчина, женщина и ребенок живут в точности по букве закона Божьего, а если что-то нарушают, то терпят суровое наказание. Для этой цели джихадисты, финансируемые ваххабитскими деньгами из саудитских ресурсов, помогли создать Талибан – партию примитивной исламистской идеологии, родившуюся в лагерях беженцев на границе между Афганистаном и Пакистаном.
А однажды какому-то из подразделений воинствующих джихадистов, пирующих на трупе Афганистана, пришла мысль угнать пассажирские авиалайнеры и направить один из них на Мировой торговый центр в Нью-Йорке, а другой – на Пентагон (штаб-квартиру Министерства обороны США) в Вашингтоне.
День, когда это произошло – 11 сентября 2001 года – стал днем столкновения двух мировых историй. Теперь было ясно: Фукуяма глубоко заблуждался. История не окончена.
Послесловие
История не закончена, но период после Одиннадцатого Сентября еще недостаточно устоялся, чтобы стать историей: он пока принадлежит журналистам. Однако уже сейчас можно разглядеть, что в этом периоде отразилось столкновение двух великих и не согласованных друг с другом исторических нарративов.
В первые недели после террористических атак на Нью-Йорк и Вашингтон президент Джордж Буш – младший призвал Соединенные Штаты к военным действиям, использовав риторику, хорошо известную в американской и вообще в западной истории. Он говорил: террористы пришли уничтожить свободу и демократию, и мы должны защищать эти ценности, не жалея ни средств, ни жизни. Те же воинственные кличи звучали против нацистов в 1930-х годах и против коммунистов в 1950-х. После этого США вместе с коалицией союзников (по большей части, не проявляющих особого энтузиазма) отправили многочисленную армию в Ирак, и началась война, также пропагандистски освещаемая в духе Холодной войны, войн ХХ века и даже иных, более ранних глав западного исторического нарратива.
Но сами террористы считали ли, что борются против свободы и демократии? И точно ли ненависть к свободе движет воинствующими исламскими экстремистами нашего времени? Если и так, в джихадистском дискурсе мы этого не найдем: как правило, он сосредоточен не на свободе и ее противоположности, не на демократии и ее противоположности, а на дисциплине и расхлябанности, на моральной чистоте и испорченности нравов: противопоставления, связанные с несколькими веками доминирования Запада в исламских сообществах и с соответствующим разрушением общин и семей, эрозией исламских общественных ценностей, распространением пьянства, заменой религии развлечениями, секуляризацией богатой элиты вместе с растущей пропастью между богатыми и бедными.
Одна сторона говорит: «Вы испорчены». Другая отвечает: «Мы свободны». Это не тезис и антитезис – это два тезиса, никак не связанные друг с другом. Каждая сторона видит в другой персонажа собственного нарратива. В 1980-х годах Хомейни называл Америку «Великим Сатаной», и другие исламистские революционеры подхватили эту риторику. В 2008 году Джеффри Херф, преподаватель истории из Мэрилендского университета, заявил, что исламисты – это возрожденные нацисты, поскольку, как и нацисты, они ненавидят евреев и женщин: это, мол, основной движущий мотив их деятельности.
И вот так все время.
Херф и прочие сводят исламистское учение к необходимости отрезать головы, отрубать руки и прятать женщин в мешки. Тут не поспоришь: радикальные исламисты действительно все это делают. Однако сами они видят основной конфликт, раздирающий сегодня мир, как спор о Боге: один ли Бог, много или ни одного. По их убеждению, все проблемы человечества будут решены, как только мир признает единого Бога (и особую роль Мухаммеда как его провозвестника).
Светские интеллектуалы на Западе вполне могут соглашаться с мусульманами в вопросе о числе богов. Но этот вопрос не кажется им таким уж неотложным. Для них – для нас – основная человеческая проблема в том, как найти путь к удовлетворению потребностей и желаний всех так, чтобы при этом каждый принимал полное участие в решении собственной судьбы. Один Бог, два бога, три, десять, ни одного – какая разница? Об этом можно иметь разные мнения и совершенно не обязательно спорить: ведь разрешение этого вопроса не избавит нас от голода, бедности, войн, преступлений, неравенства, несправедливости, глобального потепления, истощения ресурсов и прочих бед, преследующих человечество. Такова светская позиция.
Однако «светский» и «западный» – не синонимы, что бы об этом ни говорили исламисты. Опрос, проведенный в 2001 году Нью-Йоркским университетом, показал, что 81 процент американцев идентифицируют себя с какой-либо организованной религией, и 77 процентов из них – с христианством. Из оставшихся многие говорят, что «верят в духовный мир». Декларирующих себя атеистами оказалось так мало, что для них не нашлось графы. Какой бы конфликт ни раздирал сегодняшний мир – это определенно не конфликт между верующими и неверующими.
В сущности, и на Западе хватает глубоко религиозных людей, считающих необходимым ставить в центр политики Бога: самые известные из них – евангелические христиане, приобретшие силу в США еще в 1970-е годы. После Одиннадцатого Сентября Тарик Али написал книгу «Столкновение фундаментализмов», в которой предположил, что напряжение между исламом и Западом является по сути религиозным спором между фундаменталистами-экстремистами. Если и так, эти две стороны не представляют противоположные друг другу учения. Христианские фундаменталисты, скорее всего, согласны с мусульманами по вопросу о числе богов; просто для них главный вопрос не в этом. Их дискурс вертится вокруг принятия Иисуса Христа как Спасителя (в то время как ни один мусульманин не скажет: «Мухаммед – наш Спаситель»). Так что спор между исламскими и христианскими фундаменталистами звучит так: «Бог только один!» – «Нет, Иисус Христос наш Спаситель!» И снова перед нами не спор, даже не диалог, а два монолога, словно люди в разных комнатах говорят сами с собой.
