Эта критика разъярила Язида, и он приказал бросить «римлянина» в темницу. Позднее, однако, и сам он понял, что отрубленная голова делает ему дурную рекламу, и отослал ее обратно в Кербелу, чтобы там ее захоронили вместе с телом.
Язид, несомненно, верил, что разрешил проблему: никто из потомков Али больше не осмелится бунтовать! Однако он жестоко ошибся. Сокрушив Хусейна в Кербеле, император зажег искру, из которой разгорелось пламя. Страстная борьба за дело Али, получившая имя шиизма, охватила страну, как степной пожар. Что такое шиизм? Об этом часто рассказывают как о простой династической распре, вроде войны между королем Стефаном и претенденткой Матильдой (Мод) в Англии XII века. Но будь это так, после смерти Али движение угасло бы само собой. Кто сейчас назовет себя «модистом» или «стефанистом»? Кому в наше время интересно, кто из этих двоих имел больше прав на английский престол? Но у Али новые сторонники появлялись и после смерти. Ряды шиитов пополнялись и росли. Люди, при жизни Али еще даже не родившиеся, принимали его дело как свое, строили свою идентичность на убеждении, что первым халифом должен был стать он. Как такое возможно?
Ответ, разумеется, в том, что спор о халифате был не просто династической распрей. В нем были заключены ключевые богословские вопросы, поскольку требовалось ответить на вопрос не только о том, кто будет лидером, но и что лидер будет собой представлять. Сторонники Али видели в нем нечто такое, чего не видели в прочих претендентах на халифат: некое Богоданное духовное достоинство, делавшее его чем-то большим, чем простой смертный, то же, что видели они и в Мухаммеде. Никто не говорил, что Али – новый Посланник Божий. Такое заявление (по крайней мере, на том этапе) было просто невозможно, так что Али дали новый титул. Его стали называть имамом.
Изначально «имамом» назывался просто человек, возглавляющий общую молитву. Для большинства мусульман это слово и сейчас означает то же самое. Это именование свидетельствует об уважении и значит примерно то же, что наше «достопочтенный» или «глубокоуважаемый». Всякий раз, когда несколько мусульман собираются, чтобы вместе помолиться, кому-то из них приходится возглавлять молитву; он не делает ничего такого, чего не делали бы и остальные, просто становится перед ними и, так сказать, задает тон и ритм. В каждой мечети есть свой имам; и, когда он не возглавляет молитву, он вполне может подметать пол или чинить крышу.
Но шииты, говоря об «имаме», имеют в виду нечто намного более возвышенное. Для шиитов в мире существует лишь один имам – никогда не больше. Они исходят из мысли, что Аллах облек Мухаммеда некоей ощутимой мистической субстанцией, своей энергией или светом, именуемым барака Мухаммеда. Когда Пророк умер, этот свет перешел к Али, и в этот миг Али стал первым имамом. Когда умер Али, тот же свет перешел к его сыну Хасану, и он стал вторым имамом. Позже та же искра перешла младшему брату Хасана Хусейну, и он стал третьим имамом. Когда Хусейн пал мученической смертью при Кербеле, сама идея «имама» развилась в глубокую богословскую концепцию, обращенную к религиозной жажде, которую не принимали во внимание мейнстримовые учения того времени.
Мейнстримовое учение, как формулировали его Абу Бакр и Умар, гласило, что Мухаммед всего лишь передал людям наставления, как жить. Его наставления велики, но, кроме них, ничего нет. Кроме Корана, религиозное значение в жизни Мухаммеда имеет лишь его сунна – пример, который он задал собственной жизнью и которому могут последовать и другие, желающие обрести благоволение Божье. Те, кто приняли это учение, со временем стали называться суннитами; сейчас они составляют девять десятых мусульманского сообщества.
Шииты, напротив, чувствовали, что не могут стать достойны небес собственными усилиями. Для них наставлений было недостаточно. Они хотели верить, что прямое руководство от Бога по-прежнему изливается в мир через неких избранных, способных передать народу спасительную благодать, через живого человека, хранящего мир теплым и чистым. Таких святых людей они и начали называть имамами. Присутствие имама в мире подтверждает, что в нем по-прежнему могут совершаться чудеса.
Когда Хусейн отправился в Кербелу, у него не было шансов победить. Единственная его надежда была на то, что, быть может, Бог совершит чудо – и в этой мысли о возможности чуда и состоял принцип его веры. Вместе со своим отрядом он выбрал смерть, как символический отказ отречься от этой возможности; и для шиитов при Кербеле действительно произошло чудо – чудо мученичества Хусейна.
И по сей день шииты всего мира отмечают годовщину смерти Хусейна, одеваясь в траур и погружаясь в скорбь. Они собираются вместе в «домах скорби», чтобы вспомнить историю его мученичества, религиозный нарратив, в котором Хусейн превращается в искупительную фигуру апокалиптического масштаба. Своим мученичеством Хусейн заслужил место одесную Бога и получил право заступничества за грешников. Те, кто принимает его и верит в него, будут спасены и пойдут на небеса, какие бы прегрешения не пятнали их жизненный путь. Хусейн открыл для шиитов дверь к чуду, на которое они все это время надеялись. Вера в Хусейна не принесет тебе золота, важной должности, удачи в любви – зато вознесет на небеса: в этом и чудо.
Вернемся теперь к политической истории, развернувшейся после того, как к власти пришел Муавия. Восхождение Омейядов, быть может, положило конец рождению ислама как религиозному событию, однако начало развитие ислама как цивилизации и политической силы. В анналах привычной нам истории Запада Омейяды обозначают собой начало «золотой эры» ислама. Именно они поместили ислам на карту мира – и открыли золотой век, продолжавшийся и задолго после их падения.
Святым Муавия, конечно, далеко не был – однако оказался искусным политиком. Именно те качества, что помогли ему победить измученного Али, сделали его успешным монархом; и при его правлении установились практики и процедуры, сохранявшие целостность исламской империи на протяжении столетий.
Во всем этом чувствуется ирония судьбы: ведь, не забудем, когда Мухаммед начал пророчествовать, Омейяды были ведущим кланом богатой мекканской элиты. Когда Мухаммед как Посланник Божий гневно обличал богачей, что презирают бедных и пожирают дома вдов и сирот – он говорил, быть может, в первую очередь об Омейядах. Пока Мухаммед жил в Мекке, Омейяды стремились превзойти друг друга в преследовании и притеснении его последователей. Они участвовали в заговоре с целью убийства Мухаммеда перед Хиджрой, а после того, как мусульмане удалились в Медину, возглавляли войска, призванные уничтожить Умму в колыбели.
Однако, едва ислам начал показывать зубы, Омейяды обратились, присоединились к Умме и взобрались на вершину нового общества: среди новой элиты они тоже заняли ведущее место. Даже более: до ислама они были всего лишь первыми людьми в городе – теперь стали первыми людьми в мировой державе! Не сомневаюсь, многие из них чесали в затылках, тщетно пытаясь припомнить, чем же им так не нравилась новая вера!
Как правители Омейяды обладали мощными политическими инструментами, унаследованными от предшественников, прежде всего от Умара и Усмана. Умар оказал им огромную услугу, освятив и назвав джихадом агрессивную войну, если она ведется против неверных и за дело ислама. Такое определение джихада давало новым повелителям мусульман возможность вести постоянную войну на границах, что приносило им немалую выгоду.
