Но с другой стороны, шейх аль-ислам подчинялся распоряжениям султана, а именно кодексом султана руководствовался великий визирь. Так что, если у великого визиря и шейха аль-ислама возникал конфликт, угадайте, кто побеждал… хотя, в самом деле, кто?
Как видите, речь идет о сложной системе сдержек и противовесов.
Еще одна система сдержек и противовесов, встроенная в османскую государственную машину, была связана с девширме – институтом, учрежденным Баязидом. Поначалу, как я и упомянул, это был просто институт мамлюков под другим названием. Как и мамлюков, янычар тренировали охранять султана – вначале. Но затем их функции расширились.
Прежде всего, теперь не все они становились воинами. Некоторых учили искусству управления. Другие получали хорошее гуманитарное образование. Султан начал назначать янычаров на высокие посты как в правительстве, так и в армии и флоте. Янычары становились ответственными и за важные культурные институты. Так, Синан, османский архитектор, выработавший особый стиль османских мечетей – солидное здание с одним большим куполом, множеством куполов поменьше и четырьмя минаретами по углам – был янычаром.
Поначалу в девширме забирали лишь мальчиков из христианских семей с недавно завоеванных территорий. Но Мехмет-Завоеватель ввел еще одно важнейшее новшество: распространил девширме на саму империю. Отныне все семьи под властью османов, мусульманские и немусульманские, высокого или низкого положения, обязаны были отдавать кого-то из сыновей в «рабство» особого назначения – «рабство», которое, как ни парадоксально, открывало путь к вершинам османского общества.
Благодаря девширме османы открыли совершенно новый путь пополнения властной элиты. Однако, в отличие от элит других обществ, янычарам было запрещено жениться и иметь (законных) детей. Так что они не могли стать элитой наследственной. В сущности, девширме стала механизмом постоянного перепахивания и перелопачивания общественной почвы. Она находила во всех слоях общества подающих надежды мальчиков, предоставляла им самое серьезное физическое и интеллектуальное обучение, а затем отправляла их править империей. Естественно, они отщипнули немалую долю власти у традиционной военной элиты, старой турецкой аристократии, корни которой уходили еще в Центральную Азию. Османы были этому только рады: янычары ослабляли их потенциальных соперников.
Однако османы не уничтожали этих возможных соперников, даже когда могли. Нет, эти гении сдержек и противовесов оставили старую аристократию на своих местах и не стали отнимать у них власть, чтобы уже аристократия смогла сдержать янычаров, если последние начнут слишком много о себе воображать.
Что же за власть осталась у старой знати? Для начала, они оставались крупнейшими землевладельцами в империи и крупнейшими налогоплательщиками. Впрочем, «землевладелец» – не совсем верное название: официально каждым клочком земли в империи владел султан. Он лишь сдавал участки в аренду людям, заслужившим его благоволение, в качестве так называемых «податных хозяйств» (по-турецки тимар). Тимар – это сельские владения, с которых хозяину, держателю тимара, позволено собирать налоги. Обитатели тимара – разумеется, в основном крестьяне, живущие плодами земными. Собирателям налогов позволялось взимать с этих крестьян столько, сколько пожелают. В обмен на эту привилегию каждый год они должны были выплачивать правительству фиксированный сбор. Всё, что собирали сверх этой суммы, оставалось в их распоряжении; и на то, сколько собирать, никаких ограничений не было. Доля правительства зависела не от того, сколько собрал держатель тимара, но от того, сколько земли находится в его распоряжении. Это был налог на землю, а не на доход. Если земля давала обильный доход, процветал держатель тимара, а не правительство. Если тимар давал мало дохода – это наносило удар его держателю. Если какое-то количество лет подряд он не выплачивал налог, тимар отбирали у него и передавали другому держателю.
После успешной военной кампании султан мог наградить тимарами своих лучших полководцев. Разумеется, как правило – если речь не шла о вновь завоеванных территориях – чтобы наградить тимаром одного человека, его следовало отнять у другого. То, что тимар всегда можно было потерять, означало, что земельная аристократия оставалась лишь полунаследственной. Вот еще один механизм, поощрявший социальную мобильность и оставлявший Османскую империю в постоянном движении.
Можно предположить, что система тимаров поощряла османских аристократов выдаивать крестьян досуха. Ведь, в конце концов, всё, что оставалось после уплаты государственного налога, доставалось им! Однако по сути держатели тимаров не были свободны делать всё, что пожелают, так как крестьяне могли обратиться за справедливостью в шариатский суд – а это был совершенно отдельный институт, независимая ветвь власти, в которой трудились и которую контролировали улемы. У знати туда ходов не было. Если какая-то семья хотела «поставить» сына судьей – для того, чтобы сделаться улемом, их сын должен был пройти такой же долгий процесс, что и все остальные; столь долгий, что, когда он заканчивался, новый улем уже душой и телом принадлежал своей корпорации. Другие улемы были его друзьями и товарищами, их интересы – его интересами, и их древнее учение оказывало на его решения куда больше влияния, чем семейные или клановые корни.
Однако, несмотря на всепроникающую власть клерикального истеблишмента, власть над религиозной жизнью мусульман в Османской империи принадлежала не ему. В качестве массовой религии по-прежнему процветал суфизм: большинство людей, по меньшей мере, номинально принадлежали к тому или другому суфийскому ордену, а многие и активно участвовали в братствах. Это не значит, разумеется, что все (или даже большинство) простые люди в Османской империи были практикующими мистиками. Скорее, для большинства суфизм свелся к фольклору, суевериям, святилищам, амулетам, лечебным средствам, заклинаниям и почитанию суфийских «святых», которым приписывались сверхъестественные способности.
Кроме того, эти суфийские ордена были тесно переплетены с ахи, ассоциациями ремесленников и торговцев, о которых я уже упоминал. Гильдии-ахи как общественные организации имели свой статус и свою автономию. Они устанавливали стандарты производства и торговли для своих членов, выдавали лицензии, собирали взносы, предоставляли кредиты, выплачивали пенсии по старости, брали на себя расходы на погребение, предлагали медицинские услуги, создавали приюты и кухни для бедняков, выдавали стипендии, а также организовывали ярмарки, праздники, торжественные процессии и другие общественные мероприятия. В каждой гильдии были собственные руководители, советники, шейхи, шли собственные внутренние политические процессы. Члены гильдий, у которых имелись какие-нибудь жалобы, могли обратиться к гильдии так же, как в современных трудовых спорах рабочие обращаются в профсоюзы (там, где профсоюзы еще существуют). При необходимости гильдии представляли интересы своих членов в судах и подавали от их имени прошения правительству. Но и правительство регулировало работу гильдий: предписывало им стандарты и контролировало цены, выступая в интересах общества.
Каждый ремесленник принадлежал к той или иной гильдии, а многие члены гильдий – еще и к суфийским братствам, чьи границы не совпадали с границами гильдий. Братства, как правило, владели помещениями, где проходили регулярные собрания: там члены братств могли общаться не только друг с другом, но и с купцами и проезжающими через город путешественниками, поскольку дома ахи и суфийских братств активно функционировали как гостиницы и центры помощи приезжим.
