Западный империализм: освоение заморских колоний
Европейцы приезжали с сугубо мирными намерениями, и было их немного. Первая европейская экспедиция, достигшая Индии морским путем, состояла из четырех кораблей и команды общей численностью в сто семьдесят один человек: возглавлял ее португальский аристократ Васко да Гама. В 1498 году они прибыли в Каликут, город на западном побережье Индии, и попросили у местного индусского правителя разрешения открыть здесь, на берегу, торговую точку: кое-что покупать, быть может, кое-что продавать. Правитель ответил: пожалуйста! Почему бы и нет? Если эти чужестранцы хотят покупать ткани, хлопок-сырец, сахар или что-нибудь еще, с какой стати им отказывать? Его подданным это пойдет только на пользу. Им же нужно зарабатывать деньги – а как зарабатывать, если отказываешься продавать свой товар?
Чуть позже европейцы столкнулись с вспышкой враждебности местных мусульман; однако здесь, далеко на юге, мусульмане сами были пришельцами, так что португальцы при поддержке местных индусов выстроили городок и крепость в месте, называемом Гоа. Ничего особенного на продажу у них не было, зато были деньги и готовность покупать. Шли годы – в Гоа приезжало всё больше европейцев, и, по мере того как Европу затапливало американское золото, они готовы были тратить всё больше денег. Так Гоа стал постоянным островком Португалии в Индии.
Затем стали приезжать купцы и из других частей Западной Европы. Французы открыли свою «торговую точку» в Пондишери, англичане в Мадрасе
[59]. Проплывая мимо, с интересом поглядывали на Индию и голландцы. Эти европейские общины начали бороться друг с другом, отстаивая свои коммерческие интересы – но индийцы почти не обращали на это внимания. Какая им разница, кто победит? К северу отсюда Бабур и его потомки строили великую империю: вот это была важная новость, по-настоящему увлекательная история! Куда важнее, чем какие-то купцы из неведомых стран, построившие на побережье несколько крепостей. Так прошел шестнадцатый век: в этом столетии европейцы не оказали на исламский мир почти никакого влияния.
Однако не все европейцы приходили в мусульманский мир торговать. Некоторые являлись как советники или технические консультанты. В 1598 году двое братьев-англичан, Роберт и Энтони Шерли, отправились в Персию, переживавшую в то время новый «золотой век» при правлении самого блистательного из Сефевидов, шаха Аббаса. Англичане сказали, что пришли с миром и с интересным предложением для персидского царя. Они хотят продать ему пушки и пищали и обещают техническое обслуживание своих продуктов: сюда приедут их люди, научат людей шаха пользоваться новым оружием, обучат соответствующей военной стратегии, а также покажут, как ремонтировать такое оружие, и так далее.
Шаху Аббасу это пришлось по душе. В военных технологиях сефевидская Персия отставала от соседей. Кызылбаши не любили пищалей – предпочитали сражаться мечами, копьями и стрелами; этот их недостаток стоил Сефевидам победы в Чалдыранской битве, а теперь ненавистные османы пытались остановить ввоз в Персию оружия. Получать оружие и консультантов с далекого, ничем не примечательного островка к западу от Европы – это было отличное решение проблемы! Англичане, похоже, свое дело знают; и какой вред могут нанести они здесь – всего несколько человек, вдали от своей родины? С этого и началась традиция ставить на руководящие посты в персидской армии европейских советников.
Впрочем, верно и то, что не все встречи мусульман с жителями Запада проходили мирно. Турки-османы столетиями воевали с европейскими христианами: западная граница Османской империи обозначала барьер между двумя мирами, и вокруг него постоянно шла борьба. Однако между битвами – и порой даже когда в одних местах кипели битвы – во многих других спокойно шла торговля. Никакой тотальной войны, типа Второй мировой, и в помине не было. Все битвы оставались географически ограничены. В тот самый момент, когда в одном месте сходились две армии, всего в нескольких милях оттуда могла идти обычная повседневная жизнь. Несомненно, трения имели и идеологическую сторону, оставшуюся от Крестовых походов – христианство против ислама – однако в практическом смысле все эти битвы представляли собой всплески насилия, связанные с борьбой монархов за территории. В конце концов, на территории Османской империи жило множество христиан и иудеев, и некоторые из них служили в османской армии, участвовали в битвах на ее стороне, не из патриотической приверженности Дому Османа, а просто потому, что этим зарабатывали на жизнь. Такого рода война, несомненно, позволяла мирным торговцам путешествовать с одной стороны на другую, покупать и продавать.
К XVII веку не только венецианцы, но и французы, англичане, немцы, голландцы и другие европейские купцы активно путешествовали по мусульманскому миру, вооруженные не золотом, а огнестрельным оружием. Эти деловые люди вносили свой вклад в процесс, медленно, но неотвратимо превративший могучую Османскую империю в гниющее заживо чудище, которое европейцы именовали «больным человеком Европы», или иногда – мягче, но, пожалуй, в чем-то и еще более свысока – «восточным вопросом»
[60]. Однако процесс этот шел так медленно, так незаметно и был так сложен, что даже человеку, который попытается проследить эту историю день за днем, трудно будет найти связь между наплывом европейцев и деградацией.
Первое, на что стоит обратить внимание, говоря об этом процессе – на то, чего не произошло. Османская империя не пала под ударами вражеских армий. Даже отживая свой век, даже превратившись по сути в падаль, со всех сторон окруженную нетерпеливыми стервятниками, Османская империя всё еще обладала серьезной военной силой.
Историки отмечают два ключевых военных поражения, ознаменовавших начало конца Османской империи, хотя для самих современников – подданных Османской династии оба прошли более или менее незамеченными. Одно из них – битва при Лепанто, произошедшая в 1571 году. В этом морском сражении венецианцы и их союзники уничтожили практически весь османский средиземноморский флот. В Европе эта победа стала величайшим торжеством – знаком того, что и с «язычниками»-турками все-таки можно разделаться!
Однако в Стамбуле великий визирь сравнил потерю флота с бритьем бороды: мол, чем чаще бреют, тем гуще растет. И действительно, всего через год османы заменили этот флот новым, более многочисленным и современным: среди прочего, было в нем восемь крупнейших кораблей из числа когда-либо бороздивших Средиземноморье. Всего через полгода после этого османы отвоевали восток Средиземноморья, захватили Кипр и начали тревожить Сицилию. Неудивительно, что османские авторы-современники событий вовсе не считали битву при Лепанто поворотным пунктом. По меньшей мере, еще столетие должно было пройти, прежде чем превосходство европейцев на море стало вполне очевидным, и значение этого превосходства – неопровержимым.
