Османские чиновники видели эту проблему и пытались ее решить, запрещая экспорт стратегических видов сырья, необходимых для отечественного производства. Однако законы такого рода лишь открывают возможности для контрабанды: когда экспорт шерсти становится преступлением, преступники переключаются на экспорт шерсти. Расцвела экономика черного рынка, возник целый класс незаконных предпринимателей, быстро на этом разбогатевших: они делали деньги, нарушая закон, и, естественно, подкупали чиновников, чтобы те смотрели в другую сторону. Так открылись возможности еще и для коррупции, и появился еще один класс «новых турок»: разжиревшие на взятках бюрократы.
У множества людей появился нелегальный заработок, не связанный с увеличением производительности труда. Эти деньги – дешевое американское золото – вкачивали в экономику Османской империи европейцы. Но на что могли потратить золото быстро разбогатевшие османские подданные? Вкладывать в производство – немыслимо, это привлекло бы к ним нежелательное внимание государства. Поэтому они поступали так же, как и наркоторговцы в современной Америке: без счета тратили деньги на самую экстравагантную роскошь. В османском мире это означало: покупать потребительские товары с Запада и платить за них, не отчисляя налоги в казну. Как видим, процессы, подрывающие османскую экономику, в конечном счете вели к расширению европейского рынка и к тому, что европейское золото возвращалось в Европу.
Приток в османскую экономику золота извне одновременно с падением производства породил инфляцию: так всегда случается, когда денег становится больше, чем товаров. То же самое я наблюдал в некоторых округах северной Калифорнии, где кому-то из местных жителей удавалось сказочно разбогатеть на выращивании марихуаны. В местах, где, как казалось, экономики не было вовсе, люди вдруг начинали разъезжать на БМВ, обычные дома продавались за миллион долларов, и в конце концов дорожал даже хлеб в сельских магазинчиках.
По кому бьет инфляция? Прежде всего по людям с фиксированными доходами. В наши дни мы склонны уравнивать «фиксированный доход» с «небольшим»: при этих словах мы думаем прежде всего о пенсионерах или людях, живущих на пособия. Но в османском обществе системы пособий не было. О старых и больных заботились их семьи или общины. Нет: в османском обществе «фиксированным доходом» обладали высокопоставленные чиновники на зарплате, и прежде всего придворные – раздутый и непроизводительный высший класс. Этим «живущим на одну зарплату» мог позавидовать сам Крёз; однако и богатейшие из богатых начинали нервничать, замечая, что их покупательная способность снижается. Всем памятны истории о том, как в 1929 году, когда рухнула фондовая биржа США, некоторые банкиры прыгали из окон небоскребов – прыгали, хотя еще оставались миллионерами. Вопрос был не в том, сколько у них есть, а в том, насколько меньше это стало стоить. Так же и в османском обществе инфляция намекала придворным, живущим на фиксированное жалование, что теперь им придется затянуть пояса – и им это совсем не нравилось. Они начали пополнять свои доходы, используя единственный инструмент, какой был им доступен.
Что контролировали придворные (и чиновники)? Доступ к административным и юридическим государственным должностям. Когда единственная задача должностного лица состоит в том, чтобы обеспечивать куда-то доступ, разумеется, и единственная власть его – в том, чтобы этого доступа не дать. Так придворные и бюрократы в Османской империи начали не облегчать, а затруднять частным лицам любые контакты с государством – а за то, чтобы убрать препоны с их пути, требовали взяток. Османская империя превратилась в бюрократический кошмар. Теперь, чтобы чего-то добиться от государства, следовало дать взятку человеку, который знает человека, который знает человека, который может подкупить человека, который может подкупить еще одного человека, который тоже кого-то знает…
Пытаясь справиться с этим коррупционным «одержанием», государство начало повышать жалованье чиновникам и придворным, чтобы они не чувствовали потребности брать взятки. Но дополнительных ресурсов, связанных с реальным повышением производительности, у государства не было – особенно с тех пор, как империя перестала расширяться и, соответственно, остановился приток военной добычи. Поэтому, чтобы поднять зарплаты, пенсии и жалованье военным, империи приходилось попросту печатать деньги.
А печатание денег подстегивает инфляцию – и мы возвращаемся к тому, с чего начали! Все, что делало османское правительство, чтобы задушить коррупцию и сделать управление более эффективным, не решало, а лишь усугубляло проблему. В конце концов правительственные чиновники признали свое бессилие и стали искать консультантов, которые подсказали бы им, что делать и как навести порядок в стране. И эти «эффективные менеджеры» и технические специалисты, разумеется, приходили в Турцию… всё из той же Западной Европы!
Быть может, с тем печальным состоянием, в которое стремительно погружалась Османская империя, смог бы что-нибудь сделать гениальный управленец; однако сам успех империи, сама мощь правящей семьи уже трансформировала имперскую культуру и повседневную жизнь царской семьи таким образом, что появление новых Мехметов-Завоевателей или Сулейманов Великолепных сделалось практически невозможным. Прежде всего, безмерно вырос двор: он становился всё больше, тяжелее, непродуктивнее, всё более превращался в какую-то гигантскую опухоль, которую всему обществу приходилось тащить на спине.
Архетипическим символом этой опухоли стал, пожалуй, так называемый Великий Сераль – гарем султана в Стамбуле. Гаремы в мусульманском обществе бывали и у представителей тех династий, что были до Османов, однако в османском обществе этот мрачный институт вырос до невиданных ранее размеров, сравнимых, пожалуй, лишь с гаремами китайской династии Мин.
В лабиринтах Великого Сераля жили тысячи женщин из всех покоренных народов. Хоть все здесь утопало в богатстве и роскоши, большинство женщин обитали в крохотных комнатушках, запрятанных в лабиринте. Обитательниц гарема в изобилии снабжали косметикой и всеми возможными средствами для поддержания красоты; и ничем иным, кроме самоукрашения, они не занимались. Тысячи женщин без всякого дела, без возможности чему-то учиться, что-то производить, заниматься хоть чем-то полезным, увядали, словно птицы в золотых клетках, в бессмысленной тоскливой жизни.
Традиция изоляции женщин в исламском мире насчитывала уже сотни лет, однако даже сейчас распространялась не на все общество, а лишь на высшие классы. В сельской местности путник, разумеется, мог увидеть женщин, работающих в поле или едущих куда-нибудь на осликах. В городах женщины ходили по лавкам и базарам, покупали для себя все необходимое, продавали плоды своего труда. В среднем классе встречались женщины, которые владели какой-либо собственностью, вели дела, нанимали работников. Однако видимость этих женщин в обществе указывала на скромный статус их мужчин.
Привилегированные мужчины демонстрировали свой высокий статус, запирая жен, сестер и дочерей в дальних комнатах, скрытых от посторонних глаз. Этот обычай, как мне кажется, был связан с ощущением, что честь мужчины – иначе говоря, возможность для него ходить среди других мужчин с гордо поднятой головой – зависит от его способности держать любую связанную с ним женщину вдали от чужих сексуальных фантазий. В конечном счете, именно к этому сводилась изоляция женщин – и даже мужчины из низшей страты общества, испытывая такое социальное давление, старались пореже выпускать жен из дома, чтобы не выглядеть жалко в глазах других мужчин.
