На что мы ответим так:
«Во-первых, герой боялся. Еще как боялся! И даже испытывал к «агтефакту» здоровую неприязнь! Минут пять. Нет, скорее, семь. А во-вторых, если герой только и будет делать, что бояться, нервно вздрагивать, истерически взвизгивать, падать в обмороки и кричать: «Я не верю своим глазам!», так этим он здорово надоест читателю. На фига нужны нам нервные и пугливые литературные герои, таких и в жизни, пардон, хоть совком греби. Нет, герой должен, конечно, и понервничать, и повосхищаться — эмоционально отреагировать, так сказать. Но эмоции эмоциями, а сюжету развиваться надо, приключения всякие приключаться должны, а какие могут быть приключения, ежели герой половину романа в обмороке валяется, а вторую половину нудно требует подселить его в палату для небуйных психов?! И пускай это противоречит всем принципам литературного произведения! Переживем. Тем более что мы в этих самых принципах не сильны. Мы вообще пишем беспринципно».
…А Трифон меж тем задал следующий вопрос, обведя взглядом свою ухоженную гостиную:
— Это все ты сделала?
Скромный, но исполненный достоинства щелчок.
— И в коридоре тоже ты прибралась? Да? И на кухне? И голубцы приготовила? Кстати, спасибо, отличные голубцы получились, просто сверхъестественной вкусноты… Ты просто молодец! И все это сделала одна? Пока я спал?
Вот наивный типичный взгляд мужчин на жизнь. Они думают, что, покуда спят, женщины занимаются всякими глупостями или тоже дрыхнут без задних ног. А между тем женщина, пока спит мужчина, способна на такие потрясающие бытовые подвиги, на такие интеллектуальные озарения, на такой гимн своим творческим способностям, что мужчине даже и не снилось. И это притом, что женщина вообще может быть… только рукой.
— Обалдеть, — прошептал Трифон. — Но это ты зря. Я ведь вполне и сам могу все сделать…
Рука легкомысленно взмахнула… э-э… собой. Мол, спокойно, мальчик, кто тут спорит с утверждением, что ты самый хозяйственный мужчина на свете! А это просто была сугубо женская и сугубо рекламная акция: смотри, как я умею, смотри, какая талантливая! Надо к этому женскому тщеславию некоторое снисхождение иметь…
— Ладно, — вроде бы снизошел Трифон. — Тогда коврик в коридоре откуда взялся? У меня такого не было!
Снова легкомысленный взмах.
— Ты не отнекивайся. — В голосе Трифона прорезались хозяйские нотки, словно не с загадочным явлением, недоступным человеческому уму, он беседу вел, а с бестолковой родственницей. — Ты его купила? Нет? Что, украла? Ты с ума сошла! Беспределыцица! Немедленно верни откуда взяла! Не хватало еще, чтоб ко мне милиция заявилась — по наводке безутешных хозяев коврика! Как не стыдно! Такая на вид порядочная, приличная рука, а занимаешься воровством!
Пальчики у руки мелко, жалобно задрожали. Трифон почувствовал себя последним негодяем: обидел несчастное существо, меж тем как оно действовало из лучших побуждений.
— Расстроилась? — Трифон неловко коснулся пальцами трепещущего запястья своей новой знакомицы. — Не обижайся. Я понимаю, ты хотела как лучше. Но от этого коврика у нас будут одни неприятности…
Нет! Нет!
Рука опять принялась рисовать, несмотря на протестующий возглас Трифона. Квадрат с бахромой, две вертикальные волнистые линии, пирамида, горизонтальная восьмерка, рука, птица, сундук?
— И что это значит, сокровище мое?
Трифон сказал и сам ахнул. Он еще никогда в жизни не называл никого так покровительственно ласково! «Сокровище мое»! Надо же!
А рука от «сокровища», похоже, просто пришла в радостное безумие, засвидетельствовав свою благодарность Трифону целой серией звонких щелчков. И вдруг — р-раз! — и вскарабкалась к Трифону на плечо, обняла пальцами за шею, притихла смущенно. Словно давно хотела этого, но решилась только теперь.
— Ну, ты прямо так сразу… — покраснел Трифон. — Мы же друг друга совсем не знаем… Ты, конечно, пойми меня правильно…
Он пробормотал еще пару каких-то бестолковых фраз и умолк, удивляясь внезапному ощущению довольства и спокойствия. Рука, лежавшая на его плече, была теплой, нежной и какой-то уютной. Указательным пальцем она мягко давила на ямку под затылком, и от этого по телу Трифона побежали приятные мурашки. Трифон почувствовал, что впадает в сладкое оцепенение, при котором весь мир кажется довольно-таки неплохим местом жительства.
— А ты классная, — прошептал Трифон руке. — Жалко только, по-русски писать не умеешь. И как тебя научить — ума не приложу: глаз у тебя тоже нет. Может, тебе достать букварь для слепых. Знаешь, есть такие, с выпуклыми буквами. Или нет… Я таких букв сам не разберу… А ты вообще как ко мне решила поселиться, надолго?
Рука отвлеклась от поглаживания Трифоновых косичек и дважды щелкнула пальцами.
— То есть ненадолго?
Опять двойной щелчок.
— Погоди… Навсегда?!
Один щелчок.
— О как… — Трифон неожиданно понял, что эта перспектива его вовсе не пугает. Проблемы, конечно, будут, но так у кого их нет. — Только предупреждаю, тебе со мной будет нелегко, у меня характер не сахарный. У меня характер — черный кофе. Горький.
Рука пощекотала Трифона под подбородком, видимо давая этим понять, что уж с кофейным характером Трифона она как-нибудь справится. А наш герой подумал, что он неприлично давно не брился. И его щетинистый подбородок для нежных пальчиков — не самое приятное ощущение.
— Пойду побреюсь, — стесняясь самого себя, заявил он руке. — А ты случайно не хочешь душ принять? Или ванну? Ведь ты, пока убиралась, вспотела, наверное… То есть запылилась.
Рука согласно щелкнула.
…Покуда Трифон брился, рука увлеченно ныряла, бултыхалась и нарезала круги в ванне, наполненной вспененной водой. Трифон наблюдал за ней краешком глаза. Руке явно нравилось такое времяпровождение. Тем более что Трифон не поскупился на хорошую пену и выдал своей новой подруге коробку с ароматическими банными шариками. Сам-то он не был любителем таких гигиенических излишеств, пену и шарики для ванны ему как-то подарила полузнакомая девица из казино, — видимо, рассчитывала на то, что сама воспользуется своим подарком в Трифоновой ванне. Девице не обломилось, но подарок наконец-таки нашел применение.
«Симпатичная она все же, — подумал Трифон. Не про девицу из казино. Про руку. — Смешная. И откуда она только взялась?»
Он вспомнил, что давно, еще в отрочестве, читал кошмарные рассказы Стивена Кинга. И больше всего его детское воображение поразили «Клацающие зубы» и «Скреб-поскреб». Он тогда еще думал, что классно было бы иметь такие жуткие челюсти: притащить их в школу и пугать девчонок, а лучше — противных высокомерных солистов школьного хора «Золотые голоса» Кольку Ботинкина и Родьку Шепелявко. Вот уж визжали бы эти надменные солисты своими уникальными голосами, когда клацающие челюсти прыгнули бы на них из темноты зрительного зала и вцепились в штаны! А еще с такими зубами хорошо ходить поздно вечером — не страшны наглые пацаны-хулиганы, дядьки-маньяки и грабители, которые могут украсть самое дорогое — детские пластмассовые часики «Сейко» с маленьким компасом без стрелок. Или вот, допустим, палец, торчащий из раковины. Конечно, не так интересно, но если в квартиру заберутся воры, вид такого пальца может здорово их напугать и направить на путь истинный.
