— Стекло в гостиной-то я вставил за час — дело малое! Но ведь и другие окна повылетали. Непорядок. Я и решил: схожу к себе, возьму еще стеклышка да все окошки и починю. Человек мне спасибо скажет.
— Спасибо, — подавленно сказал Трифон. — Я теперь с вами не расплачусь…
— Э, сынок, что такое деньги для хорошего человека? Тьфу, и все! Сочтемся когда-нибудь… Так, работу я сделал. А потом сел на диван раскуроченный, сижу, жду.
— Один? — подозрительно глядя на изобилие рук, спросил Олег.
Мужичок хитро прищурился:
— Спервоначалу-то был один. А потом… — Он поманил к себе Трифона и Олега шишковатым пальцем и таинственно прошептал: — Потом они появились… Руки энти…
— Каким образом? — нервно сглотнул Трифон.
— Ох, да из-за языка моего! — всплеснул руками мужик. — С нонешнего дня зарекся я черным словом ругаться. Ведь как спервоначалу испугался-то! Как было-то? Сижу, кукую, скучаю. Глядь — таракан ползет по плинтусу, раскормленный такой, морда наглая, депутатская. А я их страсть не люблю — тараканов. Я в него прицелиться хотел, ан под рукой ничего нет! И ругнулся я со злости, но от души! И только выматерился — на тебе! — с потолка прямо на этого таракана падает такая вот рука и прихлопывает его намертво!
— А дальше?
— Ну, удивился я! И опять удивление свое нецензурно выразил. И тут — две руки падают! И начинают шевелиться и мусор выносить, стены мыть! Я их матерком — на! — четыре упали!
— А потом — восемь, а потом — шестнадцать… — добавил Олег.
— Истинно так! Я сначала не сообразил этой взаимосвязи-то! — заблестел глазами мужик. — А когда сообразил… Ну сам, поди, видишь, сколько их. Чисто лосось на нересте! Но слова против них не скажу плохого: ишь как они тут прибрались — загляденье. Не хуже поливальной машины — хоть иностранную делегацию принимай!
— Понятно, — потерянно оглядел трудолюбивую колонию рук Трифон. — Выходит, вы, отец, волшебник.
— Что ты, милый! — замахал руками мужичок. — Стекольщик я. Коля меня зовут. Во всем Кимовске меня знают — я всему честному люду окна стеклю… А как с энтими руками получилось — не ведаю. Может, у тебя в квартире аура такая? Реагирующая на неприличную брань?
— Может быть, — рассеянно заметил Трифон. — Олег, видишь, вот так моя рука и выглядела. Точнее, та, которая взяла на себя труд обо мне заботиться. А теперь я и не знаю, тут она или это так, одна видимость.
Одна из рук соскочила с люстры, которую драила до сумасшедшего блеска, и дернула Трифона за косички — видимо, для того, чтобы доказать, что она и еще сотни две ее товарок — не видимость, а вполне осязаемая реальность.
— И что же мне с ними делать? — Трифон спросил это жалобно, тоном этакого многодетного отца. — Куда девать этакую прорву?!
Вот тут, когда разговор пошел в деловом русле, Гранечка со своими перцами вышла из ступора и суровым тоном заявила:
— Мальчики, пакуйте товар.
— Не много ли ты на себя берешь, Аграфена? — мельком поинтересовался Олег. — Хоть бы разрешения спросила у Трифона. Все ж таки эти руки в его квартире прописались…
— Смолкни! — кратко потребовала Гранечка. Чувствовалось, что она снова обрела под ногами твердую почву. — Смолкни и ты, Трифон. И тебе, дед, лучше молчать, дольше проживешь.
— Ой ли, красавица? — приподнял одну мохнатую бровь стекольщик Коля.
— Граня, во что паковать-то? — возмущенно подал голос Юрик. — И они, суки, расползаются. Ой, царапается, подлюка! Щиплется!
— А вы не боитесь, что эти руки окажут вам сопротивление? — насмешливо поинтересовался Трифон.
Гранечка неуверенно ухмыльнулась в ответ, а Гена и Юрик внушительно подняли вверх свои пушки. Тут ринулись к ним несколько рук, умело оружие выхватили, разобрали его на составные и принялись друг дружке перекидывать — вроде как в пинг-понг играть. Патроны так и засверкали в воздухе золотыми рыбками…
— Вот, — с удовольствием сказал Трифон. — Это вам не морковка.
— Я все равно отсюда без товара не уйду, — твердо заявила Гранечка. — Мне эти руки заказал один толковый человек из Гонконга. Он, правда, одну только заказал, но я так думаю, что и от сотни-другой не откажется. И бабки солидные отвалит. Слышь, Олег, Трифон, хотите в долю? Не получилось по-плохому, давайте по-хорошему. Вам семь процентов — и руки мои, идет?
Олег хохотнул:
— Ну ты бизнесменка! Десять.
— Олег, ты что? — изумился Трифон.
— Он все правильно делает, — отрезала Гранечка. — Восемь.
— Девять.
— По рукам. Трифон, простыни есть? И наволочки?
— Олег, как ты можешь… Ну есть.
— Неси.
Трифон мрачно глянул на Олега и отправился в спальню — доставать из шкафа спальные комплекты. «Конечно, — думалось при этом ему, — бандит он и есть бандит. Почуял выгоду — вот и решил руки нагреть. На чужих, между прочим, руках».
В принесенные простыни и наволочки руки упаковались в два счета, несмотря на сопротивление. Видимо, чуяли подсознательно, что с бандитами шутки плохи — за непослушание и нахальное поведение бойких конечностей Гранечка пообещала прострелить Трифону башку. И руки смирились. Трифон и стекольщик Коля безучастно наблюдали за тем, как Граня, Гена, Юрик и даже Олег укладывают руки, уминают их в связке, словно брюкву…
— Кошмар какой-то, — пробормотал Трифон.
Мужичок кольнул его взглядом:
— Ты, паря, кошмаров-то еще не видал… Вот, помнится, как-то одной бабенке с улицы Революции 1905 года я окна стеклил, так и навидался и наслушался. У нее, понимаешь, прописался барабашка — стекла колотит почем зря. Она их вставит, через час — на осколочки!
— Ну и…
— Я энтого барабашку на месте преступления поймал, — горделиво ответил мужичок. — Страшненький был, что твой Фредди Крюгер, но я с ним справился, слово у меня есть заветное супротив барабашек…
— Смотрю, у вас для всего есть заветное слово: и для барабашек, и для… воспроизводства рук.
Мужичок хитро прищурился:
— Это верно. Такая вот у меня… харизма. Смотри-ка, — он указал на остальных, — пошабашили. Все до единой руки увязали.
— Ну и черт с ними, — сказал Трифон мрачно.
Гранечка, оглядев упакованный предполагаемый товар, слегка подобрела и сказала Трифону:
— Может, и ты с нами в долю?
— Нет, спасибо, — вежливо покачал головой Трифон. — Не тянет.
— Зря. Думаешь, Триша, вот какая Гранечка сволочь, да? Какая жадная до денег дура? Что ж, жадная. Но не дура. Я ведь давно чуяла, что в твоей жизни что-то нечисто — слишком спокойно ты, шоколадный парнишка, живешь. Слишком уверенно. Даже зависть взяла: я столько лет на гонконгскую мафию пашу как проклятая, и нету у меня уверенности в завтрашнем дне. А у тебя есть!
