И человек тоже. Из личного опыта мы знаем: после крайнего изнеможения от чрезмерно тяжелой дневной работы здоровый ночной сон (а после более тяжелого истощения – несколько недель спокойного отдыха) восстанавливает сопротивляемость и нашу способность к адаптации до прежнего уровня.
Вроде бы человек вернулся к исходной позиции. Увы! Это не так. Селье считал, что полного восстановления не бывает. Любая биологическая деятельность оставляет необратимые «ХИМИЧЕСКИЕ РУБЦЫ». И наши запасы адаптационной энергии можно сравнить с унаследованным богатством: можно брать со своего счета (как деньги в банке), но, однако, нельзя делать дополнительные вклады.
Любопытную мысль высказал однажды советский шахматный гроссмейстер Александр Александрович Котов (1913–1981). По его мнению гениальный Роберт Фишер (1943–2008) оставил шахматы потому, что у себя на родине с раннего детства ему пришлось пережить столько нападок, оскорблений и унижений, что к тридцати годам, постоянно борясь за престиж шахмат в США, он пришел опустошенным и разочарованным, утерявшим веру в людей. Он, полагал Котов, израсходовал всю свою адаптационную энергию, отпущенную ему природой.
7.10. Батареи жизни
Стратегия жизни может быть любой. Можно безрассудно расточать и проматывать способность к адаптации, «жечь свечу с обоих концов». Но можно поступить и по-иному: научиться растягивать запас надолго, расходуя его мудро и бережливо. С наибольшей пользой и наименьшими стресспоследствиями.
Адаптационная энергия – что же это такое? И что означает «покой», восстанавливающий наши силы? Как, оперируя точными научными терминами, анализируя интимные механизмы деятельности организма, объяснить эти очень важные для нас понятия?
Что это за «аккумуляторы» жизни, которые быстро истощаются при стрессовых нагрузках и которые необходимо вторично заряжать? Ведь знание физико-химических основ истощения при стрессе могло бы помочь нам с умом расходовать адаптационную энергию, а возможно, и восстанавливать ее.
За ответом на все эти вопросы автор этой книги вновь (спустя четыре года после первого посещения) отправился в Пущино-на-Оке к Марии Николаевне Кондрашовой. В дорогу меня погнала весть о том, что по ее инициативе были начаты исследования роли МХ при стрессе.
Работа ученых показала: биоэнергетика организма очень чувствительна даже к слабым воздействиям. Изменение в состоянии и функционировании митохондрий – естественный отклик организма на любую нагрузку. Пятиминутное облечение электромагнитным полем, сероводородная ванна, принятая курортником, – даже эти мягкие меры способны осуществить «дистанционный массаж» митохондрий. А через них – оказать влияние и на работу организма.
Экспериментальные факты четко указывают, что изменение состояния митохондрий есть обязательная составляющая функциональных перестроек организма во всем диапазоне «синдрома адаптации», или просто стресса.
И это неудивительно. Стресс характеризует прежде всего неспецифичность. А биоэнергетика и есть то общее (может быть, одно из главных) неспецифическое средство, которое природа вложила во всякое живое существо.
Ни одна из великих сил неживой природы не в состоянии поддерживать независимость и индивидуальность каких-либо тел в такой степени, как лабильность и способность адаптироваться к изменением окружающей среды, которое мы называем жизнью и потеря которых означает смерть. И корни этой способности к адаптации, видимо, кроются в биоэнергетике организма, в частности, в митохондриях – этих батареях энергии, а следовательно, и жизни.
Это утверждение по мере хода исследований, ведущихся в Пущино-на-Оке и других научных центрах, становится все более правдоподобным.
7.11. В лаборатории
Чтобы понять живую систему, ее нужно любить, а чтобы прийти к более глубокому интуитивному пониманию, нужно напрягать все чувства, в особенности два «устаревших прибора» – глаза и мозг. И еще мне кажется, чтобы понять существо жизненных явлений, надо быть немножко поэтом.
Альберт Сент-Дьёрдьи
И вот я снова в Пущино-на-Оке. Мне хочется своими глазами увидеть, как в лабораторных условиях экспериментатор вызывает стресс, и понять, какая здесь намечается связь с митохондриями и биоэнергетикой.
Работница вивария подходит к одному из многочисленных расположенных на стеллажах пластмассовых ящиков – из них торчит множество любопытных крысиных головок, бесцеремонно берет за красный хвостик белую крысу и кладет ее на весы.
280 граммов – как раз то, что нужно. Отобранных крыс нужно подвергнуть стрессу. Тут много возможностей. На сей раз исследователи выбрали в качестве острого стресса классический эталон – иммобилизационный стресс, который проводится по методу Кульницкого.
Лаборантка берет лоскут бинта, рвет его аккуратно на полоски и с их помощью привязывает лапы (предварительно усыпленной эфиром – не то искусает!) крысы к четырем углам плоской дощечки-ложа.
Крыса лежит животом к доске, голова ее продета в специальный стальной «хомут», хвост – цвета недозрелой морковки – безжизненно свисает вниз.
В таком неудобном для нее положении крыса должна пролежать 5 часов (бывает, ее привязывают и на сутки). Тяжелое испытание! Стресс обеспечен.
Действительно, когда крысу потом зарезали (наука требует жертв – мне пришлось лицезреть и это), все признаки ярко выраженного стресса были налицо: вес надпочечников увеличился, тимус уменьшился, а складки желудка были покрыты язвами – классическая триада по Селье.
Теперь эксперимент вступил во вторую стадию. От организменного уровня надо было спуститься до уровня клеток. Иначе говоря, из печени, подвергнутой стрессу крысы, надо было выделить митохондрии. Все необходимые операции проводят в особой «холодной комнате».
Процедура выделения митохондрий и всяческих манипуляций с ними длилась достаточно, чтобы я мог слегка замерзнуть. Я добросовестно совал свой корреспондентский нос и в центрифугу, шумом и внешним видом, шибко напоминающим стиральную машину, и в чехословацкого производства полярограф, и во многие иные детали, которые, скорее всего, не столь уж интересны читателям. Они ждут результатов опыта, каких-то обобщающих выводов. И сейчас их получат.
7.12. Природа может ошибаться
Существует предрассудок, что «природа не ошибается». Это неверно. Если бы это было правдой, не было бы моей профессии: зачем существуют врачи, как не для того, чтобы поправлять природу, когда она ошибается?
Ганс Селье
И вот вновь переступил я порог кабинет Марии Николаевны Кондрашовой. Его интерьер был мне уже знаком. Впрочем, заметил я и новые детали. Над письменным столом теперь висел портрет пожилого ученого. Одетый в белый халат, он держал в руках белую мышь, пытливо разглядывая ее. Это было, конечно, фото Ганса Селье с дарственной надписью Кондрашовой.
Чуть ниже был прикреплен зарифмованный лозунг-девиз:
