Когда ситуация в Медельине накалялась до предела, меня доставляли в полицейскую академию прямо на вертолете «Хьюи», в двери которого были вмонтированы пулеметы 30-го калибра. Вертушка для полета на базу ожидала меня в аэропорту Медельина. Оттуда было всего пятнадцать минут лету, а чтобы приземлиться на площадку у академии и не задеть растущие по периметру деревья, оба пулеметчика свешивались из дверей и помогали пилоту.
Полицейская академия вмещала шестьсот копов и напоминала скорее военную базу, чем учебное заведение. За тщательно охраняемым внешним периметром с двумя въездами располагалось несколько зданий. Никакого забора не было, хотя прилегающие улицы были перекрыты бетонными блоками. База находилась в рабочем районе Манрике, и ночью отсюда открывался захватывающий вид на долину и огни одной из самых опасных трущоб Медельина, где Эскобар регулярно нанимал своих sicarios. Если не знать, на что смотришь, скопление огней на величественном склоне холма выглядело просто волшебно.
Несмотря на тяжеловооруженных охранников, база подвергалась нападениям. Как-то ночью, когда мы поедали бургеры с пивом в баре «Кандилехас» на базе полицейской академии, нас обстрелял sicarios. Полицейские в штатском тут же достали оружие и принялись палить, в результате один из них застрелил патрульного. Я бросил бургер и пиво на столе и спрятался за машиной до окончания перестрелки, прихватив с собой двух оперативников ЦРУ. Они подбивали меня пробежаться по темному переулку в центр базы, но там нас гарантированно бы подстрелили, поэтому я приказал им не высовываться. Уверен, что это спасло им жизнь.
На ночь я оставался в корпусе для сотрудников НПК, как гордо именовалось узкое здание без кондиционера и системы отопления. Летом мы никогда не закрывали окна, засыпая под непрерывный писк комаров и просыпаясь в укусах. Казарменные помещения располагались рядом со столовой, и в три часа ночи повара уже начинали греметь кастрюлями и готовить. В каждой казарме было установлено несколько двухъярусных кроватей, и часто я ночевал в одном помещении с группой сотрудников НПК. Стесненные условия, конечно, нельзя назвать удобными, но они сплотили нас вокруг общей цели. Еще я хорошо запомнил ванные комнаты: по одной на две казармы, без мыла и туалетной бумаги, где душ заменял кусок торчащей из стены трубы – ни лейки, ни горячей воды.
Первое Рождество в Колумбии я встречал как раз в такой ванной комнате.
В канун Рождества за опустевшую базу отвечал полковник Хорхе Даниэль Кастро, требовательный и очень надежный человек, который руководил патрульными в Медельине и готовил от пяти до семи операций по поимке Эскобара в день. Он с подчиненными пригласил меня на рождественскую вечеринку, которая стала для меня посвящением во всех смыслах этого слова. Ее устроили прямо на базе, в доме одного из патрульных, рядом с главной казармой, где меня разместили. Присутствовало около пятнадцати человек, в том числе жёны и дети сотрудников. Меня приняли очень радушно и активно накачивали местным пойлом «Агуардьенте Антиокеньо», чему я был только рад. Однако около двух ночи, когда я вернулся в казарму, наступила расплата, и следующие несколько часов я провел в общей ванной комнате, где меня нещадно рвало. По-видимому, эти звуки не давали уснуть Кастро в соседней казарме. Представляю, как он вздрагивал, когда меня в очередной раз выворачивало наизнанку. Кастро тут же поднял тревогу и перебудил всех сотрудников базы.
– Дайте «Алка-Зельтцер»! – вопил полковник, обегая казармы. – «Алка-Зельтцер»! Срочно! Хавьер помирает! Быстрее, помогите!
И он таки добыл мне «Алка-Зельтцер».
– С Рождеством, – пробормотал я, обливаясь потом, обалдевшему от моего вида Кастро. И бросился обратно к унитазу.
СТИВ
Мы с Конни прибыли в Боготу 16 июня 1991 года, за три дня до того, как Пабло Эскобар сдался полиции.
Поздним вечером воскресенья мы сошли с самолета «Американ Эрлайнс» и уперлись в унылую бетонную стену международного аэропорта Эль-Дорадо, без единого рекламного объявления. Больше всего он напоминал советский бункер, чем здорово подпортил нам первые впечатления.
Вокруг творилась полная неразбериха и было шумно: скороговоркой раздавали указания на испанском служащие аэропорта, кричали дети, громко переговаривались прилетевшие семьи. Некоторые пассажиры вели себя агрессивно и толкались, и все пытались пройти вперед нас – двух растерянных гринго, с трудом разбиравших чужую речь.
Несколько минут мы ждали escolta из УБН – вооруженную охрану, которая должна была встретить нас у трапа. Однако нас никто не искал, и мы пошли за толпой к стойке паспортного контроля, где дежурили угрюмые и въедливые служащие в форме цвета хаки. Пока мы стояли в очереди, к нам подошел агент УБН, но никакой вооруженной охраны, которую обещали по протоколу, с ним не было. Агент едва взглянул на нас и сделал знак, чтобы мы перешли в специальную очередь для дипломатических работников. По всему было видно, что необходимость встречать нас поздним вечером в воскресенье его угнетает, а по нескольким фразам, которыми нам удалось перекинуться, мы догадались, что выдернули его с веселой вечеринки, если не с многообещающего свидания. Как у всякого дежурного агента, у него были обязанности, которые некому было перепоручить.
Прохождение таможни чуть не затянулось на всю ночь, потому что колумбийские таможенники отказались пропустить в страну нашего кота Паффа несмотря на то, что перед вылетом из Майами мы оформили все необходимые документы. Я так и не понял, были ли связаны проблемы с котом с тем, что мы въезжали по дипломатическим паспортам, или просто день был неудачный. В любом случае такой прием сложно было назвать радушным, и к концу процедуры оформления мы все – Конни, я и Пафф – были совершенно вымотаны.
Уладить формальности с документами на кота удалось только к середине ночи. Встретивший нас агент стал еще более нелюбезным и привез нас к ветхому гостевому дому на окраине со словами, что ни один отель в Боготе не примет нас с котом. Бросив нас на обочине, он пожелал «удачи с кошкой».
Мы с Конни занесли сумки в свою комнату на втором этаже. Дверь в комнату удивительным образом не доставала до потолка, причем проем был настолько большим, что в него мог пролезть и я, и любой другой человек. Место, где мы собирались провести ночь, даже с натяжкой нельзя было назвать ни безопасным, ни удобным. Сумки заняли почти всё свободное пространство, и мы вынуждены были постоянно через них перешагивать.
Отправляясь ко сну, я положил свой девятимиллиметровый пистолет на прикроватный столик. Матрас оказался настолько пролежанным, что когда мы с Конни улеглись, то оба скатились в яму в центре и столкнулись на моей половине кровати. Почувствовав угрозу, Пафф тоже подскочил. Первая ночь в Боготе не понравилась даже коту.
Несмотря на усталость, мы не могли заснуть. За окном раздались звуки выстрелов. Я схватил со столика пистолет, и выстрелы сменились пулеметными очередями. С таким оружием у меня не было ни шанса.
Пулеметная очередь стихла, мы с Конни посмотрели друг на друга и задумались, во что ввязались на сей раз. И всё же мы пообещали себе извлечь максимум из этого приключения.
