Гавирия, разумеется, понимал, что FARC теперь занимается не только распространением идеологии марксизма. Как он справедливо заметил: «Они стремятся только к обогащению своих главарей и росту капитала в чековых книжках, зарабатывая на похищении людей и вымогательстве, нанимая убийц и требуя с населения плату за защиту».
Ввод чрезвычайного положения был нам только на руку: это означало, что любой преступник, приблизивший нас к цели поимки Эскобара, может рассчитывать на приличное сокращение тюремного срока. Конституционный суд Колумбии – высший судебный орган страны – отменил это положение в мае 1993 года, однако в те несколько месяцев, когда положение еще действовало, мы успели вытрясти немало полезных сведений из пойманных убийц и мелких дилеров.
В самом начале мы добыли огромный объем информации и разведданных, подтверждающих связь FARC с кокаиновыми картелями. Мы узнали, что члены FARC охраняют кокаиновые лаборатории Медельинского картеля в джунглях, и, как и положено, передали эту информацию ЦРУ. Однако руководство ЦРУ либо не желало видеть связь между наркотиками и коммунизмом, поскольку это размывало границы, либо были иные причины, о которых нам не сообщали. Это стало камнем преткновения между ЦРУ и УБН, и самое обидное, что наркокартели и мятежники только выиграли от наших внутренних распрей.
В Медельине руководству ЦРУ удалось вбить клин между нами, подразделением «Дельта»
[42] и шестым отрядом SEAL, который разместили на базе Карлоса Ольгина после побега Эскобара. С самого начала мы знали, что у спецслужб есть доступ к засекреченной информации о Пабло Эскобаре, но с нами они не делились, ссылаясь на отсутствие у нас допуска. Джо Тофту пришлось обратиться к американскому послу Моррису Басби, и мы все-таки получили допуск, однако ЦРУ по-прежнему выдавало информацию неохотно и помалу. При каждом посещении офиса ЦРУ в посольстве США в Боготе мы испытывали чувство унижения. Стоило нам войти, как агенты включали в помещении синюю мигалку – сигнал для «своих», что в офисе «посторонние». После этого мы должны были сесть за маленький, судя по всему, детский стол за дверями кабинета руководителя резидентуры и его помощника, поскольку просматривать данные нам разрешали только там. Эти двое следили за каждым нашим движением. В общем, в ЦРУ нам никогда не были рады.
В конечном итоге данные ЦРУ не очень-то нам помогали. Во многих случаях мы обнаруживали в их телеграммах нами же добытые сведения, о которых отчитывались накануне. Разумеется, никакой отсылки на УБН как на источник данных не было! В отчетах ЦРУ поставщиком всех сведений об Эскобаре значился «надежный источник информации». Выходило, что у них есть доступ ко всем нашим отчетам и телеграммам, но на ответную помощь нам рассчитывать не приходилось.
Дело дошло до того, что мы с Хавьером уверились, что ЦРУ перехватывает наши личные телефонные разговоры, чтобы заполучить дополнительные сведения, которыми мы обменивались по домашнему телефону. ЦРУ запрещено следить за гражданами США, так что если мы не ошиблись в своих подозрениях, то с их стороны это было преступление. Доказательств у нас не было, но мы несколько раз замечали, что агентам ЦРУ известны личные детали наших разговоров. Кроме того, когда по завершении разговора мы вешали трубку и затем сразу ее поднимали, в эфире стояла тишина, гудка не было. Он раздавался только после нескольких щелчков.
Может, мы просто параноики? Кто знает. Но мы не хотели провалить самое важное задание за всю свою карьеру. Телефоны могло прослушивать не ЦРУ, а правительство Колумбии. Вернувшись в США, я купил несколько факсимильных аппаратов. Один мы установили в квартире Хавьера, второй в моем доме в Боготе и третий – на базе Карлоса Ольгина. В нашем кабинете в посольстве имелся еще один. В те времена технология перехвата факсимильных сообщений была сравнительно нова и использовалась редко, и мы с Хавьером стали обмениваться важными сообщениями по факсу.
Для телефонных разговоров мы разработали собственный шифр. Мы использовали специальные термины, по которым почти невозможно догадаться о предмете разговора. Мы часто пользовались отсылками к чему или кому-либо другому, что делало разговоры непонятными для непосвященных. Преступникам придумали прозвища и другие условные обозначения, известные только нам двоим. Сослаться на человека, о котором мы говорили ранее, можно было без упоминания его имени. Для обозначения места мы не называли точный адрес, а ссылались на предыдущие события, которые происходили в том месте или неподалеку. Говоря о событиях, называли аналогичные случаи из прошлого. Например, для разговора о преступнике в разработке мы упоминали наркомана, накануне убитого в перестрелке с полицейскими. Если нужно было назвать место за пределами Медельина, мы вспоминали людей, которые там живут. Например, Барранкилью мы зашифровали как «где живет Гэри»; Кали – «где работают Хавьер и Макс»; Майами – «где я жил раньше»; Нью-Йорк – «где побывал Сэм».
Может, мы и перестраховывались, но напряженная работа и жизнь в городе, где за голову каждого из нас была назначена награда в десятки тысяч долларов, сделали нас параноиками. С каждым днем приближения к цели мы становились всё осторожнее и понимали, что доверять нельзя никому.
А после того, как ЦРУ пригрозило бросить Хавьера в тюрьму, мы окончательно смирились с тем, что мы сами по себе.
ХАВЬЕР
Голос Пабло Эскобара – глубокий, гортанный – я узнал даже сквозь помехи на радиоволне. Он говорил быстро, отрывисто, с характерным для региона Пайса
[43] акцентом. Он явно рад был слышать своего сына-подростка Хуана Пабло, с которым разговаривал каждый день в пять часов вечера. После побега мы потеряли возможность отслеживать его звонки, и в первые четыре месяца колумбийские спецслужбы на базе НПК почти не получали никакой информации, потому что не знали нужную радиочастоту.
Мне частоту сообщил информатор из генпрокуратуры. Он несколько раз обговаривал с Хуаном Пабло детали повторной сдачи Эскобара. Информатор запомнил частоту и передал мне. Впоследствии головорезы Эскобара его убили. Я в свою очередь сообщил частоту двум оперативникам ЦРУ на базе Карлоса Ольгина.
На базе у нас был собственный центр сбора данных, который обслуживали сотрудники НПК. Власти Колумбии также организовали горячую линию и обещали любому, кто сообщит о местонахождении Эскобара, большую награду. По заказу правительства Колумбии для жителей сняли веселенький телеролик с призывом звонить на горячую линию. Словно выигрыш в лотерею, голос за кадром обещал новую жизнь за границей и 6,2 миллиона долларов тому, кто поможет поймать наркобарона.
Многие колумбийцы мечтали об американских визах, поэтому в обмен на возможность уехать в Америку младшие офицеры полиции и работники спецслужб, с которыми мы подружились на базе, приносили немало полезных сведений. Когда им надоедала скудная еда в общей столовой, они шли с нами в бар «Кандилехас», и мы со Стивом покупали на всех бургеры и пиво. Майоры Уго Агилар и Данило Гонсалес стали нашими друзьями и всегда делились важной информацией. Они тоже работали сутками и совершили немало успешных рейдов против Медельинского картеля. Как только они узнали, что благодаря специальной посольской программе, которая ускоряла оформление документов, мы можем помочь им получить американскую визу в обмен на сотрудничество и данные об Эскобаре, они чуть ли не в очередь выстроились! Мы заполнили официальную форму о том, что они предоставляют нам данные, и им выдали визу на въезд в США сроком на пять лет. Для колумбийцев это была голубая мечта. Вскоре нас затопило потоком паспортов от других служащих. Их информация была очень полезна в расследовании, да и отношения у нас установились более неформальные.
