Возможно, меры безопасности казались ей избыточными, но для меня всё выглядело как обычно. Мы ведь гринго, а гринго – это мишень. Смерть Эскобара и уничтожение Медельинского картеля не сделали страну безопасной для американцев. За прошедшие полтора года я привык смотреть по сторонам и ходить только в сопровождении суровых колумбийских полицейских, вооруженных до зубов. Эпоху террора Эскобара Конни пережила в Боготе; в Медельине всё было иначе. На протяжении многих лет он был эпицентром разборок наркомафии – всегда под ударом, и до сих пор любая машина могла быть заминирована.
Для возврата в Медельин и удочерения Мэнди мне пришлось получить особое разрешение в посольстве. Мы с Конни понимали, что вскоре после смерти Эскобара мы должны будем покинуть Колумбию, ведь агентам УБН запрещено проживать в стране с детьми. У нас была Моника, и поэтому пора было уезжать, но мы очень хотели, чтобы у Моники появилась сестренка. Алисса, которая чудесно организовала первое удочерение, покидала свой пост в федеральном ведомстве в Боготе и больше не могла нам помочь.
В этот раз инициативу проявил я – после встречи с заместителем директора медельинского агентства по усыновлению. Замдиректора приехала в посольство вместе с группой американцев, только что усыновивших детей через медельинское агентство «Каса де Мария и эль Ниньо». Конни передала информацию Алиссе, которая успела связать нас с Марией, прежде чем уволилась с работы. Через несколько недель после смерти Эскобара мы несколько раз созвонились с Марией, полной энтузиазма женщиной, которая отлично говорила по-английски. Она пообещала найти для нас девочку и в апреле 1994 года выслала фотографию Мэнди по почте. Черноволосую Мэнди с ямочками на щеках мы полюбили с первого взгляда. Мы показали фотографию Монике, которая совершенно не впечатлилась, но мы были вне себя от счастья и снова не могли думать ни о чем другом.
Разрешение на поездку в Медельин для завершения процесса удочерения Мэнди подписал сам посол Басби, и я сразу предупредил Конни, что нас постоянно будет сопровождать вооруженная охрана. Более того, мы имели право находиться в городе только в светлое время суток. Ночевать в Медельине было слишком опасно. Время Эскобара закончилось, но остатки sicarios всё еще будоражили трущобы на склонах холмов.
Когда Конни отказалась вылетать из медельинского аэропорта, я подошел к встретившему нас лейтенанту и со всем уважением сообщил ему, что мы не можем лететь на вертолете, поскольку у нас несколько встреч в городе. Лейтенант по рации связался с полковником НПК в Боготе, который организовал для нас охрану, и объяснил ситуацию. Полковник приказал выполнить нашу просьбу и сопровождать нас по всему Медельину.
Не уверен, что Конни устроила такая замена: по городу мы ехали в окружении внедорожников НПК, в компании тяжеловооруженных полицейских в штатском.
Выехав из аэропорта, машины на бешеной скорости понеслись по петляющей трассе к городу.
Конечно, я рассказывал Конни об этих тяжелых поездках, но, кажется, она по-настоящему поняла меня, только испытав всё на себе. Да, в этот раз мы не держали пистолеты в руках, а пальцы не лежали на спусковом крючке, но стиль езды остался таким же головокружительно опасным. Конни до побелевших костяшек цеплялась за любые предметы, которые помогали удержаться на месте. Пока мы мчались по изменчивым горным дорогам, я пытался приобнять ее, но она окаменела от страха.
Здание «Каса де Мария и эль Ниньо» было единственным на тихой улочке на окраине города. Подъездная аллея, длинная и грязная, уперлась в ворота ограды. На площадке за забором носились и играли дети. Два гринго с огромным полицейским сопровождением явно их заинтересовали, и часть детей подбежала нас поприветствовать, а другая часть хватала за руки, пока мы шли по лужайке к главному зданию. Позже нам сказали, что каждый из них надеялся, что мы пришли именно за ним.
Просторное здание приюта внутри оказалось чистым, а стены украшали рисунки детей. Все сотрудники вели себя вежливо и профессионально. Проходя по коридорам, мы слышали, как дети поют, играют и смеются. На нас это произвело глубокое впечатление. Мы не слышали, чтобы кто-то из детей кричал или плакал.
Мария – директор, с которой мы несколько раз общались по телефону, – уже ждала нас. Хорошо одетая женщина среднего возраста, очень вежливая, она свободно говорила по-английски и сказала, что несколько раз бывала в США. Мария передала нам кипу документов, согласно которым до завершения процесса удочерения мы становились временными опекунами. Мэнди мы могли забрать сразу, но потом нужно было приехать в Медельин еще раз для окончательного оформления документов.
Мы подписали документы, быстро просмотрев строчки с датой рождения, весом при рождении и именем матери Мэнди. После выполнения всех бюрократических формальностей нас отвели в большую комнату к Мэнди. Ее привезла патронатная мать, которая сразу взяла на воспитание другого ребенка.
Пятимесячная Мэнди разулыбалась, едва увидела нас, и на ее нежных щечках образовались маленькие ямочки. У нее были красивые глаза и удивительно длинные ресницы. Когда ее брали на руки, она не плакала и не куксилась. Мария дала нам ее подержать, и мы сразу растаяли.
Мы переживали, как Моника, которой исполнилось четырнадцать месяцев, примет младшую сестру. Когда мы вернулись вечером, Моника встретила нас у дверей вместе со Сьюзан Жак, нашей ближайшей подругой в Колумбии и женой знакомого агента УБН. Сьюзан сидела с Моникой, пока мы ездили в Медельин, и помогла подготовить ее к приезду Мэнди. Мы еще за несколько недель начали рассказывать Монике, что скоро у нее появится маленькая сестренка, с которой можно будет играть. Едва мы перешагнули порог, радостная Моника сразу вошла в роль старшей сестры.
Мы постелили на пол одеяла и присели, чтобы представить девочек друг другу. Конни познакомила Монику с Мэнди и объяснила, что теперь это ее сестра. Моника тут же подсела к Мэнди и начала что-то лепетать, предложила Мэнди бутылочку, принесла свои салфетки и куколку. Мы внимательно наблюдали за обеими, ведь Моника еще не понимала, насколько хрупкими бывают дети. Моника передавала Мэнди большие игрушки и кукол, но Мэнди была слишком мала, чтобы удержать их, и просто роняла. В основном они падали рядом с ней, но парочка приземлилась прямо на нее, поэтому мы не спускали с девочек глаз. В целом было видно, что они сразу признали друг дружку сестрами и между ними с первого же дня установилась особая связь.
Через несколько недель мы вернулись в приют для окончательного оформления бумаг. Сотрудники НПК встретили нас в аэропорту Рионегро. В этот раз обошлось без боевого вертолета, нас домчали в город на внедорожниках, и мы подписали оставшиеся документы. Мэнди официально вошла в семью.
Покончив с формальностями, мы хотели покинуть просторный кабинет, чтобы скорее вернуться к дочкам в Боготу.
Но Мария попросила о приватной беседе. Мы заволновались, что что-то не так с усыновлением, и уселись на стулья с прямыми спинками. Мария заверила, что все бумаги оформлены верно и Мэнди у нас не отберут.
– Я хочу знать, кто вы такие, – сказала Мария, неотрывно глядя на меня.
