Мятежный полководец прошел маршем через Малую Азию, не встречая сопротивления и разоряя на своем пути все города, что хранили верность императору. Дойдя до Босфора – узкого пролива, отделяющего Азию от Европы, – он короновался, возложив себе на голову такой же венец, как у Василия, и надел пурпурные туфли, носить которые дозволялось только императорам. Почуяв, куда дует ветер, многие поспешили к Варде с поздравлениями и изъявлениями поддержки. Согласно одному хронисту, армия повстанцев к этому моменту увеличилась вдвое.
Василий до сих пор участвовал лишь в одной военной кампании, но и то потерпел поражение, угодив в засаду. В Константинополе при нем оставалась лишь небольшая гвардия, а рассчитывать на верность армии он не мог. Ситуация была непростая, но император не пал духом. Когда мятежная армия подступила к Босфору, послы Василия были уже на пути в Киев. Внук Ингвара, Владимир, ответил на просьбу о помощи дерзким предложением. Пообещав отправить в Византию шесть тысяч викингов из Скандинавии, взамен он попросил руки царевны Анны, сестры Василия.
Надо полагать, послы вернулись в Константинополь в полной уверенности, что провалили свою миссию. За всю историю империи ни одну царевну из правящей династии не выдавали замуж за варвара. Сама идея вызвала громкое возмущение при дворе: ведь Владимир был не просто варваром, а еще и язычником до мозга костей. Он убил родного брата, насильно взял в жены его невесту и узурпировал власть. К 988 году у Владимира было уже семь жен и около восьмисот наложниц. Одним словом, отдать ему в жены целомудренную христианскую царевну было невозможно – даже в такой критической ситуации.
Но император – к ужасу придворных и своей бедной сестры
[150] – твердо вознамерился получить обещанных наемников. Он согласился на сделку, но добавил свое условие: Владимиру предстояло принять христианство и отказаться от некоторых своих возмутительных привычек. Обе стороны свое слово сдержали: Владимир крестился, недовольную невесту отправили на север, а шесть тысяч викингов прибыли в Константинополь.
Василий зря времени не терял. Под покровом ночи он преодолел узкую полоску воды, за которой стояла лагерем армия мятежников, и с первым лучами солнца повел своих наемников в атаку. У повстанцев не было ни единого шанса. Сонные и полураздетые, они высыпали из своих палаток и тут же столкнулись с ордой северных варваров, вопящих и размахивающих огромными боевыми топорами. Добивая последних мятежников, викинги уже шли по колено в крови. А тех немногих, кто уцелел в этой бойне, постигла еще более страшная участь: императорские корабли дали залп греческим огнем и заживо сожгли всех беглецов, которым удалось добраться до берега.
Эта победа не только помогла Василию закрепиться на троне, но и окончательно убедила его в том, что сестрой он пожертвовал не зря. Другой на его месте сказал бы наемникам спасибо, расплатился и отпустил бы их на все четыре стороны, но у Василия были на них дальнейшие планы. За годы борьбы с повстанцами он пришел к выводу, что византийскую армию необходимо преобразовать, и викингам предстояло стать ядром новых вооруженных сил империи.
Скандинавы были верны не людям, а золоту, но Василий платил регулярно и щедро. Они присягнули на верность трону и с тех пор стали называться варягами – то есть «верными обету»
[151]. В мирное время они выполняли функцию императорской стражи, а в военное – штурмовых отрядов
[152]. Они были главной ударной силой империи, наследниками преторианской гвардии Древнего Рима. Они сражались за Византию во многих битвах – от Сирии до Сицилии.
Для честолюбивого скандинава не было вернее пути к богатству, чем служба в варяжской страже. Договор с императором гарантировал регулярную оплату и возможность грабить чужие города, не тратя сил на самостоятельную подготовку и планирование
[153]. Императорские военные кампании не только давали больше шансов уцелеть, чем традиционные набеги, но и были чрезвычайно прибыльными. В одном византийском источнике утверждается, что после смерти императора варягам разрешалось посетить государственную сокровищницу и взять столько золота, сколько они смогут унести на себе за один раз.
За следующие несколько столетий некоторые из самых знаменитых викингов Скандинавии успели послужить в варяжской страже. Норвежские конунги и русские князья, ирландские ярлы и исландские берсерки – все добивались престижа и богатства этим путем.
Многие варяги, которые позже сменили род занятий, вспоминали службу в Византии как одно из главных достижений своей жизни. Участие в успешных кампаниях приносило не только почет и уважение мужчин, но и внимание женщин. Болли, сын Болли, герой «Саги о людях из Лососьей долины», вернулся из Греции так называемым новым Адонисом: где бы он и его спутники ни остановились на ночлег, «женщины оставляли все свои дела и только смотрели на Болли и на его великолепие, и на его сотоварищей».
Свидетельства службы викингов в Византии встречаются по всему югу Европы. В Афинах на боку мраморного льва, который охраняет вход в Пирей, городскую гавань, сохранилась руническая надпись; в соборе Святой Софии по меньшей мере двое скучающих стражников вырезали руны на парапете балкона второго этажа. Счета за службу тоже иногда записывали рунами.
В Скандинавии сохранилось немало камней с надписью Vard daudr i Grikkium – «умер среди греков». Некоторые не возвращались просто потому, что им пришелся по вкусу более теплый климат. В одном только Константинополе поселилось столько «варваров с топорами», что им потребовался собственный квартал, а служба в варяжской страже нередко становилась наследственной. Византийская царевна Анна Комнина, которая жила через сто с лишним лет после Василия Болгаробойцы, писала: «Что же до варягов, носящих мечи на плечах, они рассматривают свою верность императорам и службу по их охране как наследственный долг, как жребий, переходящий от отца к сыну; поэтому они сохраняют верность императору, и не будут даже слушать о предательстве».
Но со временем варяжская стража начала меняться. После 1066 года начался активный приток англосаксов, бежавших из-под ига норманнского завоевания. Одновременно численность рекрутов из Скандинавии стала падать и к началу XIV века практически сошла на нет
[154].
