Но та же невероятная плодовитость в итоге свела на нет многие его труды. Из всех своих сыновей Харальд выбрал в наследники Эрика Кровавую Секиру и несколько лет даже правил с ним совместно. Возможно, из этого и мог бы выйти толк, но только если бы на трон было не так много претендентов, а Эрик вел бы себя более сдержанно. Наследник сделал все, чтобы проредить ряды семейства (немалая часть крови на его секире принадлежала братьям по отцу), а заодно и разделаться с бесчисленными ярлами, которые пытались противостоять ему
[170]. Но когда в Норвегию прибыл с войском младший из его единокровных братьев, Хакон Добрый, воспитывавшийся в Англии (подальше от братнего топора), Эрик уступил ему трон без борьбы. Норвегия надоела ему не меньше, чем – он Норвегии, и Эрик с радостью отправился в Англию, на вольные пастбища.
Хакон, младший в семье, родился, когда отец его был уже стар. Он оказался гораздо более способным правителем, чем брат, и к тому же талантливым и хитроумным военачальником. Когда в Норвегию вторглись сыновья Эрика, Хакон разбил их наголову на холме, который после этой бойни прозвали Кровавым. Два года спустя племянники явились вновь, и на сей раз Хакон пошел на хитрость: он раздал своим людям десять знамен и приказал встать на гребне холма подальше друг от друга, чтобы издалека казалось, будто по ту сторону холма собралось огромное войско. Увидев это, захватчики обратились в бегство, не посмев вступить в бой.
Среди прочего, Хакон попытался обратить Норвегию в христианство, полагая, что оно изменит страну к лучшему. С его точки зрения, новая вера (к которой его, должно быть, приобщили в Англии) имела немало достоинств. Она не только задавала образец централизованного государства (еще киевский князь Владимир оценил, что христианский Бог не терпит соперников на небесах), но и способствовала просвещению. Грамотный король или, по крайней мере, король, содержащий грамотных советников, получал возможность объявлять свою волю издалека, не встречаясь лицом к лицу со всеми и каждым. Личная харизма простиралась не дальше, чем ее обладатель мог добраться физически, тогда как письменное слово было гораздо легче на подъем. Кроме того, с грамотностью рука об руку шли единообразные законы, письменные договоры и официальные документы, то есть тот самый клей, на котором держится государственное управление.
Однако Хакон не учел, что страну населяли убежденные язычники. Своими попытками насадить христианство король лишь оттолкнул от себя подданных. Быть может, со временем он бы и преуспел, но в 961 году его племянники вернулись в Норвегию с большим войском. Армия Хакона одержала победу, но сам король был смертельно ранен в сражении.
Новым королем стал старший сын Эрика, Харальд Серый Плащ, но реальной власти у него было немного. Пока норвежцы отбивались от захватчиков, на юге сформировалось новое, могущественное объединенное королевство – Дания. К ее-то правителям и обратились за помощью сыновья Эрика: войско, с которым они вторглись в Норвегию, было датским. Харальд Серый Плащ завоевал себе трон, но в уплату за помощь был вынужден признать себя вассалом датского короля. Независимая Норвегия продержалась меньше столетия, прежде чем снова была повергнута в хаос.
Глава 20. Харальд Синезубый
…Харальд завоевал всю Данию и Норвегию и сделал датчан христианами.
Из надписи на руническом камне из Еллинга
Средневековая Дания занимала гораздо бо́льшую площадь, чем современная: она включала в себя части Германии, Швеции и Норвегии, а по плотности населения далеко превосходила остальные скандинавские королевства. Своим могуществом она во многом была обязана выдающейся королевской династии X века, правившей всей страной из Еллинга (на востоке Ютландии).
Родоначальником династии был Горм Старый, начавший свою карьеру как типичный морской король, но сумевший истребить или нейтрализовать конкурентов и объединить под своей властью почти всю Ютландию
[171]. Этот викинг старой закалки, верный почитатель Одина, Тора и Фрейра, притязал на происхождение от Рагнара Кожаные Штаны и каждое лето ходил в набеги.
К христианам Горм относился в целом недоверчиво (вероятно, из-за того, что южным его соседом была христианская Германия) и, как говорят, преследовал их с большой жестокостью. Причин для беспокойства на этот счет ему хватало: в результате миссионерской деятельности, развернутой веком ранее Людовиком Благочестивым, императором франков, на Ютландском полуострове сложилась небольшая христианская община, и ее существование грозило стать отличным предлогом для вторжения германского короля Генриха Птицелова.
Под этим ли предлогом или под каким-то другим германские войска действительно прорвались через Даневирке и вынудили Горма признать себя вассалом Генриха. Впрочем, это не помешало датскому королю продолжать набеги, хотя германские земли он с тех пор обходил стороной. В большинстве этих набегов Горма сопровождал его старший сын Кнуд, такой же свирепый грабитель, как и отец, и вдвоем они разорили немало поселений на побережье Северной Франции и на Британских островах. Младший сын Горма, Харальд Синезубый
[172], оставался с матерью, Тирой, которая тоже была грозной воительницей и в свое время возглавила датское войско в борьбе с германцами. Тиру христиане уважали больше, чем ее мужа, и не исключено, что именно она познакомила сына с новой верой, хотя сама оставалась язычницей.
В последние годы жизни на Горма обрушились несчастья. Он овдовел и тяжело переживал свою потерю. В память о Тире он поставил большой камень с рунической надписью, в которой покойная королева именовалась «украшением Дании»
[173]. Впрочем, легенда гласит, что коварство жены свело его самого в могилу: под старость лет Горм стал опасаться за жизнь своего любимого сына и поклялся убить любого, кто принесет ему весть о том, что с Кнудом случилось какое-нибудь несчастье. Когда стало известно, что Кнуд погиб при попытке захватить Дублин, никто – по понятным причинам – не горел желанием сообщить об этом королю. Но в конце концов Тира придумала, как выйти из положения
[174]. В отсутствие Горма она приказала завесить тронный зал траурными полотнищами. Вернувшись, король тотчас понял, что произошло, и воскликнул: «Мой сын умер!» Поскольку эти слова первым произнес он сам, казнить было некого, но смерть все равно явилась за своей долей: сердце Горма было разбито, и два дня спустя он умер от горя.
