Не уверен, что эта его концепция обязательно подразумевала особое призвание, определенную и исключительную миссию, но в любом случае он полагал, что такая возможность должно быть открыта мне, Гибни, Сеймуру, Марку Ван Дорену, еще некоторым писателям, которыми он восхищался, и может быть, некоторым из тех, кто не умеет говорить, а может только играть на трубе или фортепиано. Ему она тоже была открыта, но для себя он ждал «знака», который послал бы его на служение.
Хотя я и раньше Лэкса пришел к источнику благодати, все же он был намного мудрее и проницательнее меня, лучше меня откликался на действия благодати Божией и умел видеть то, что единственно важно. Наверное, не одному мне он проговаривал свои мысли, но, несомненно, его голос был одним из тех, через которые Дух Божий учил меня на путях моих странствий.
Поэтому еще один случай, оказавшийся для моей души важной вехой, произошел, когда весенним вечером мы возвращались по Шестой авеню. Улица была перерыта канавами, по краям которых громоздились кучи грязи, красные лампочки отмечали места, где прокладывали подземный тоннель. Мы пробирались вдоль темных витрин небольших магазинчиков в сторону центра и Гринвич-Виллидж. Не помню, о чем мы спорили, но в конце концов Лэкс остановился, обернулся и задал мне вопрос:
– Ну и кем же ты хочешь стать?
Я не мог сказать: «Хочу быть Томасом Мертоном, известным писателем, звездой книжных обзоров на последних страницах “Таймс Бук Ревью”», или «Томасом Мертоном, помощником младшего преподавателя английского языка для первокурсников Общественного Института Новой Жизни за Прогресс и Культуру», поэтому я перевел ответ на духовный уровень, к которому, как я понимал, и относился вопрос:
– Не знаю. Наверно, я хочу быть хорошим католиком.
– Что ты под этим понимаешь?
Мой ответ был довольно беспомощным, он обнаруживал мое непонимание и выдавал, как мало я на самом деле об этом размышлял.
Лэкс его не принял:
– Ты должен был ответить, – сказал он мне, – что хочешь быть святым.
Святым! Эта мысль поразила меня словно откровение. Я сказал:
– Ну и как я, по-твоему, стану святым?
– Нужно захотеть, – просто ответил Лэкс.
– Я не могу быть святым, – сказал я. Я смешивал реальные и воображаемые препятствия: знание о своих грехах и ложное смирение, которое заставляет людей полагать, что они не могут делать то, что должны делать, не могут достичь уровня, которого должны достигнуть, это трусость, которая говорит: «Мне довольно спасти душу, просто уберечься от смертного греха», но подразумевает «Я не хочу отказываться от своих грехов и пристрастий».
Но Лэкс сказал:
– Нет. Всё, что необходимо для того, чтобы быть святым, это хотеть им стать. Ты полагаешь, Бог не сделает тебя таким, каким Он тебя задумал, если только ты позволишь Ему это сделать? Всё, что ты должен сделать, это захотеть.
Задолго до того св. Фома Аквинский сказал то же самое, и это очевидно любому, кто хоть сколько-нибудь понимает Евангелие. Когда Лэкс ушел, я думал над этим, и это стало ясно и мне.
На следующий день я сказал Марку Ван Дорену:
– Лэкс все время говорит, что все, что человеку нужно, чтобы быть святым, это хотеть им быть.
– Конечно, – сказал Марк.
Эти люди – гораздо лучшие христиане, чем я. Они лучше меня понимали Бога. А я? Почему я был так медлителен, сбивчив, вял, так не тверд на избранном пути?
За большие деньги я купил первый том творений св. Иоанна Креста, устроился в комнате на Перри-стрит и, раскрыв его в самом начале, принялся подчеркивать карандашом отдельные места. Выяснилось, что для того, чтобы стать святым, мне потребуется нечто большее, чем просто желание. Выражения, которые я подчеркивал, поражали меня своим ослепительным смыслом, но для моего сложного я, раздираемого многими желаниями, они были слишком просты, слишком голы, недвусмысленны и бескомпромиссны. И все-таки я рад уже тому, что хотя бы смутно мог оценить их как достойные величайшего уважения.
III
Когда пришло лето, я сдал квартиру на Перри-стрит жене Сеймура и уехал вглубь штата, в горы за Олеаном. У зятя Лэкса был небольшой коттедж на вершине горы, откуда открывался вид на огромные просторы Нью-Йорка и Пенсильвании – синие вершины и зеленые хребты, мили и мили лесов, кое-где с пятнами дыма в жаркие дни и широкими вырубками, открывавшимися в соседнюю долину. Днем и ночью лесную тишину нарушал кашель нефтяных помп, и проходя меж деревьев, можно было видеть их железные рычаги, неуклюже раскачивающиеся на тенистых полянах, – в горах было полно нефти.
Бенджи, зять Лэкса, пустил нас пожить в коттедже, переоценив нашу способность провести в доме неделю и ничего в нем не разрушить.
Лэкс, я и Райс приехали в коттедж и стали искать, где бы пристроить свои пишущие машинки. Дом представлял собой одно большое помещение с огромным каменным камином, книгами Рабле и столом, за которым мы обедали, питаясь гамбургерами, консервированными бобами, бессчетными квартами молока, и который в конце концов сломали. На крыльце, с которого открывался вид на горы, мы устроили турник. Чудесно было сидеть тихими вечерами на ступеньках, глядеть на долину и играть на барабанах. У нас была пара бонго, кубинских сдвоенных барабанов, на которых играют пальцами обеих рук. В зависимости от того, где и как ты постукиваешь, возникает звук разной высоты и тона.
Чтобы обеспечить себе запас книг, мы отправились вниз, в библиотеку Колледжа Св. Бонавентуры, теперь я был крещен и больше не шарахался от братии. Библиотекарем был отец Ириней, который, глянув на нас через очки, с неподдельным удивлением признал Лэкса. Он всегда выглядел так, словно удивлен и рад всех видеть. Лэкс представил нас:
– Эд Райс, Том Мертон.
– О! Мистер Райс… Мистер Миртль.
Отец Ириней окинул нас обоих взглядом ученого дитя и без малейшей неловкости пожал нам руки.
– Мертон, – сказал Лэкс. – Том Мертон.
– Да-да, рад познакомиться, мистер Миртль, – отвечал отец Ириней.
– Они тоже из Колумбии, – сказал Лэкс.
– Ах, Колумбия! Я учился в Колумбии на Библиотечном факультете, – и он повел нас в свою библиотеку, где с беспечной доверчивостью предоставил в наше распоряжение все книжные полки. Он никогда не ограничивал запросы тех, кто, по его мнению, любил книги. Если вам нужны книги, – что ж, для того она и библиотека. У него было множество книг, можно было набрать сколько угодно и держать их, пока не прочтете все. Он был удивительно свободен от любого формализма, этот маленький счастливый францисканец. Когда я ближе познакомился с братией, то обнаружил, что эта черта была практически общей для всех. Если человек склонен к жесткой и методичной системе, то поступая к францисканцам, он обретает поистине идеальные условия для совершенствования в смирении, особенно если становится настоятелем. Однако, насколько мне известно, у отца Иринея книги зачитывали не чаще, чем у любого другого хранителя, и, в целом, маленькая библиотека в монастыре Св. Бонавентуры всегда была одной из самых дисциплинированных и спокойных среди всех, что я когда-либо видел.
