В конце концов, примирение — это духовный процесс, для которого недостаточно одних юридических оснований. Оно должно произойти в сердцах и умах людей.
Наступил день, на который был назначен ужин. Двадцать актеров и членов съемочной команды фильма прибыли в загородный дом Манделы в Мапуту. Когда я вошел внутрь в сопровождении Чарли Мэка и Джей-Эла, мои глаза вновь наполнились слезами.
— Не надо плакать, — сказал Чарли Мэк. — Твое место здесь.
— Здравствуй, Уилли, — сказал Мандела, радостно заключая меня в объятия. — Идем, сядешь со мной.
«Мадиба» — как его называют близкие друзья и члены семьи — схватил меня за руку и повел по дому. Он не отпускал моей руки минут десять. Там, где я вырос, мужчины не держались за руки. Такое проявление любви переполняло меня эмоциями.
Я познакомил его со всей нашей командой. Он, в свою очередь, представил меня своей семье и жене Грасе. Он занял место во главе стола и усадил меня по правую руку от себя. Мы ели, разговаривали и смеялись, и он похвалил нас за то, что мы чтим Али. Затем, ближе к концу ужина, Мадиба начал в ярких подробностях вспоминать ужасы апартеида и свои двадцать семь лет в тюрьме, восемнадцать из которых он провел на острове Роббен.
— В заключении нам раз в месяц показывали фильм — это были картины со всего мира — но лично мне больше всего нравилось американское кино. Был один фильм под названием «Полуночная жара» с Сидни Пуатье. В середине фильма был странный дефект. Я понял, что оттуда что-то вырезали. Мне было ужасно интересно, что же там такое. Я использовал все свои связи на воле, чтобы это выяснить. На это ушли недели, но в конце концов я узнал, что в той сцене Сидни Пуатье дал пощечину белому человеку. Я сразу воспрянул духом. Если в американском кино чернокожие могут быть на равных с белыми, значит, ждать осталось недолго. Фильм дал мне сил, он вдохновил меня.
Он сделал паузу, посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
— Всегда цени важность того, что ты делаешь.
После ужина гости разбрелись по дому. Вечер подходил к концу. Мы с Мадибой сидели в тишине. Он спокойно наслаждался атмосферой. Я поймал себя на том, что таращусь на него. У него на лице была такая же кроткая улыбка и зачарованное выражение, которое я видел у Джиджи каждое воскресенье в церкви. Лишь слегка приподнятые уголки губ нарушали его непоколебимую безмятежность.
При виде этого знакомого выражения мое сердце дрогнуло. Вскоре он почувствовал мой взгляд и обратил на меня внимание. Я спросил его — как бы в шутку, но в действительности на полном серьезе:
— О чем думаете?
Он посмотрел на меня, как будто пытаясь понять, что я на самом деле имел в виду и готов ли услышать ответ.
— Если ты проведешь со мной некоторое время, — сказал Мадиба, — я тебе покажу.
Если ты проведешь со мной некоторое время, я тебе покажу.
Слова Мадибы крутились у меня в голове, пока мы готовились к съемкам финальных сцен «Али» — знаменитый «Грохот в джунглях», схватка Али против Формана. По иронии судьбы, самый сложный бой в карьере Али оказался самой сложной сценой в съемках нашего фильма. На нее ушло две недели. Майклу Манну потребовалось переоборудовать целый стадион и нанять более 20 000 статистов, чтобы наполнить зал. Из-за освещения и влажности воздуха температура на ринге превышала 40 градусов по Цельсию, поэтому после первого дня съемок я сбросил пять килограммов. А это значило, что мне пришлось удвоить порции куриной грудки, брокколи и коричневого риса, которыми я «наслаждался» вот уже много месяцев.
Как-то раз в конце недели все сидели в разных уголках дома, который мы снимали в Мапуту. Я тренировался с Дарреллом и другими бойцами уже больше года, и все сводилось к этой финальной сцене.
Африканская поездка была кульминацией всего путешествия. Мои братаны, Билал Салаам, Дэйв Хайнс и Майк Соччо прилетели к нам, чтобы вдохнуть в меня свежую энергию, которой мне тогда отчаянно не хватало. Но, хотя все относились к этому как к обычным съемкам кино, Даррелл воспринимал это, как лагерь для боксеров.
Мой братан Билал на тренировках и съемках похудел аж на 45 килограммов. Дэйв Хайнс был моим заменяющим — в голливудской терминологии это значит, что он стоял в тех местах, в которых в фильме должен буду стоять я, пока команда настраивала освещение, расположение камер и все остальное. Дэйв произвел такое впечатление на Майкла Манна, что он дал ему в фильме роль Рахмана, брата Али. Во время одной из наших тренировок я случайно огрел Дэйва так сильно, что он заработал сотрясение мозга.
Мой братан Майк был сценаристом «Принца из Беверли-Хиллз». Я нанял его, чтобы он документировал всю нашу африканскую поездку. Ему казалось, что его сюда просто пригласили в гости, поэтому он, не стесняясь, припер с собой из Филли коробку «Сникерсов».
Даррелл от такой наглости прифигел.
— Нигга, ты че, жрешь сраный «Сникерс»?!
Майка это обращение озадачило по двум причинам: во‐первых, он-то думал, что он тут просто видеограф, а во‐вторых, он белый.
— Уилл собирается выйти на ринг против 106-килограммового мужика. Это вызов всей его жизни. Мы все пожинаем плоды его страданий, а ты только и думаешь о своем удовольствии. Ему не нужно видеть твою рожу, набитую конфетами! Ты или помогаешь, или мешаешь. А если ты не помогаешь, то вали на хрен отсюда домой.
(Заметка из Африки № 1: Майк в конце концов натренировался так, что оказался в лучшей форме в своей жизни. И слава богу, потому что сценарист-то он, конечно, отличный, а вот видеограф из него вышел хреновый: однажды на сафари за нами погнался слон, и Майк так перепугался, что даже не подумал взять в руки камеру, поэтому на память у нас осталась только аудиодорожка… на которой слышно только, как Майк вопит, а Чарли Мэк одиннадцать раз повторяет «е-мое, это ж реально слон!».)
Зато Даррелл с Джей-Элом были в полной гармонии. Джей-Эл понимал всю тяжесть моего начинания. За такой порядок в моей жизни он боролся годами. У Чарли Мэка отец был боксером, поэтому он всю жизнь проводил в боксерских клубах и спортзалах — он понимал, как важно поддерживать чемпиона ради коллективной победы (Чарли с Дэйвом даже стали звать меня «чемпионом»). Омар и так никогда никому не доверял, поэтому ему нравилось, что Даррелл нас защищает.
Этот дух боксерского лагеря и поддержки стал в нашей группе практически законом. Все стали бегать десятку с раннего утра. Все тренировались в зале. Все правильно питались. Все читали, учились и предлагали новые идеи. Все жили по распорядку, чтобы тянуться к лучшей версии самих себя — альтернативой было валить на хрен домой. Эта общая миссия, целью которой было рассказать о жизни Мухаммеда Али, сформировала для нашей группы качественно новый образ жизни, который продолжался еще долго после окончания съемок «Али».
Инфраструктура Мозамбика в то время не была рассчитана на такое крупное кинопроизводство. Нам буквально пришлось перестраивать и ремонтировать отели и дома, чтобы расселить всех актеров и съемочную команду. Большую часть этой команды пришлось привезти из соседней Южно-Африканской Республики. Это создало напряженную обстановку: работники из ЮАР были преимущественно белыми, а работали они на преимущественно афроамериканский ансамбль и съемочную команду, которую обслуживал на 100 процентов черный персонал из Мозамбика. Расовые и националистические трения возникли с первого дня производства.
