Я чопорно показал дорогу. На протяжении всего обеда двадцатиметровая цветочная арка была скрыта от взглядов. Увидев ее, толпа так и ахнула. Внутри арки были развешены фотографии Джады. Это была галерея, восхваляющая ее силу, красоту и вклад в наши жизни. Идеальное освещение озаряло не только фотографии, но и качество и изобилие моей любви.
Арка вела в театр на открытом воздухе. Толпа вновь испустила восторженный вздох. Джаде вроде все нравилось, но она как-то притихла — я не мог понять, что она обо всем этом думает. Но это было не важно — я знал, что документалка безоговорочно попадет в цель.
Я сопроводил Джаду на ее место в первом ряду. Гэмми тоже никогда не видела и не слышала этих записей своей матери, поэтому я усадил ее рядом с Джадой. Остальные гости спешили занять места. Они чувствовали, что сейчас произойдет нечто невероятное.
Я нашел всех предков Джады вплоть до времен рабства. Я разыскал фотографии и истории о героях Армии Союза, бизнесменах с Черной Уолл-стрит, рабах, врачах, художниках. Я тайно слетал с Джейденом в церковь на Ямайке, где познакомились и поженились прадед и прабабушка Джады.
Самым смешным был момент, когда мы с Джейденом и братом Джады, Калибом, встретились с потомком семьи рабовладельцев, которые когда-то владели семьей Джады. Только представьте: вы очень милый шестидесятисемилетний бухгалтер из пригорода Кливленда. Сегодня самая обычная среда, вы с любимой женушкой смотрите «Поле чудес». Вы как раз похвалили тушеное мясо, которое она приготовила, и тут раздался стук в дверь. У вас на пороге стоят Уилл Смит с Карате-пацаном и дядей Карате-пацана.
И съемочной группой.
Мужичок и его жена оказались отличными ребятами. Он как раз занимался архивом их семьи. Он знал все истории и имена людей, о которых мы говорили. Он показал нам всякие фотографии и вещи, и мы даже уговорили его официально извиниться на камеру.
— С днем рождения, Джада, — сказал он. — Извините, что так вышло.
Публика ревела от хохота. Люди не верили, что я на такое пошел. Я слышал, как они говорили: «Уилл вообще псих» и «Это невероятно!», и «Что же он на следующий год выкинет?».
Но я еще не закончил.
Все притихли, когда послышался голос любимой бабушки Джады. Ее слова были адресованы конкретным членам семьи, многие из которых присутствовали прямо там. Впервые после смерти бабушки Джада услышала, как она обращается к ней.
На тот момент я видел свой фильм сотни раз, поэтому смотрел только на Джаду. Все присутствующие были в слезах — ее родственники, мои родственники, вообще все. Кроме Джады. Она сидела неподвижно, отказываясь на меня смотреть. Видео закончилось — семья и друзья разразились стоячими аплодисментами.
Экран уехал вверх, и перед публикой предстала Мэри Джей Блайдж.
Мы вернулись в гостиничный номер. Джада так ничего и не сказала. Ни «спасибо», ни «мне понравилось». Ничего. Она отправилась в душ. Я сидел и ждал ее.
Где-то через полчаса Джада вышла.
— Я ничего не хочу завтра делать, — сказала она. — Можешь отменить все планы.
Я опешил.
— Ну ладно, — ответил я, скрывая нарастающее разочарование. — Уже поздно, давай подождем до завтра и посмотрим, что ты скажешь.
На следующий день у меня был запланирован групповой урок рисования с одной из ее любимых художниц, Бет Эймс Шварц, которую я привез специально по случаю.
— Я уже все сказала. Я не хочу ничего делать, — сказала Джада.
— Ну ты же не знаешь, что там будет, поэтому не можешь знать, хочешь ты этого или нет.
— Это мой день рождения! Отмени и все, — отрезала Джада.
— Я отменю с утра. Ложись спать, а там посмотрим, — огрызнулся я.
— ОТМЕНЯЙ СЕЙЧАС ЖЕ! — взвизгнула Джада.
— Да какая тебя муха укусила?! — спросил я.
— Это была самая отвратительная демонстрация эгоизма, которую я когда-либо видела в своей жизни! — ответила она.
— Кто эгоист? Я эгоист? Ах ты неблагодарная… Да я для тебя ни хрена больше в жизни не сделаю.
— И пожалуйста. Мне от тебя ни хрена и не нужно!
К этому моменту мы уже просто орали друг на друга, что было для нас совершенно не характерно. Мы оба выросли среди скандалов и ругани, и очень старались не тащить их во взрослую жизнь. Ничего подобного не случалось ни раньше, ни потом. Давление наконец разорвало наши идеальные с виду отношения.
Мы так разгорячились, что забыли, что в одном номере с нами жила Уиллоу. Над нашей спальней был ее маленький лофт. Уиллоу слышала каждое слово.
Она медленно спустилась, перепуганная, дрожа от слез и зажимая руками уши.
— Хватит! Хватит! Пожалуйста!
С тех пор как я стал отцом, я никогда не чувствовал себя хуже. Я тут же замолчал и бросился утешать дочку. Она отшатнулась, не позволив мне себя коснуться.
— РАЗБЕРИТЕСЬ УЖЕ! Сделайте что-нибудь со своими отношениями!
С этими словами Уиллоу ушла спать к Джейдену.
В Санта-Фе мы с Джадой больше не перемолвились ни словом. Как и в самолете обратно в Лос-Анджелес. И дома мы не разговаривали еще несколько дней.
Наш брак не работал. Притворяться было бессмысленно. Мы оба были несчастны, и что-то явно нужно было менять.
— Я сдаюсь, — сказал я. — Я больше не буду пытаться сделать тебя счастливой. Ты свободна. Делай сама себя счастливой. Докажи мне, что это вообще возможно. Но я сдаюсь. Делай что хочешь, и я тоже буду делать, что хочу.
Мы с Джадой переживали мучительную смерть наших романтических фантазий, разрушение иллюзии идеального брака и семьи.
Никто из нас не хотел разводиться. Мы знали, что любим друг друга, и какая-то часть нашего союза была волшебной. Но структура жизни, которую мы построили, давила на нас обоих. Мы поженились, когда нам было двадцать, а теперь нам исполнилось сорок. Наши несчастные внутренние дети пытались передушить друг друга. И этому надо было положить конец. Нам обоим нужно было работать над собой, и мы согласились, что делать это придется по отдельности. Мы обнаружили, что были двумя разными людьми, которые идут двумя разными, не зависящими друг от друга путями. Просто так получилось, что часть пути мы прошли вместе.
Мы поплакали навзрыд, обнялись и договорились отпустить друг друга.
Отдайте свои сердца друг другу, но не навсегда,
Ведь лишь рука Жизни может держать ваши сердца.
И будьте рядом, но не слишком близко —
Ведь и колонны храма стоят врозь.
Джада прислала мне эти строки Халиля Джебрана, снова и снова повторяя: «То, что истинно, останется».
Мы сделали вывод, что никто не может сделать человека счастливым. Можно заставить человека улыбнуться. Можно помочь человеку почувствовать себя хорошо в какой-то момент. Можно рассмешить человека шуткой. Можно создать обстановку, где человек почувствует себя в безопасности. Мы можем и должны помогать другим, сеять добро и любовь. Но мы не можем полностью контролировать, счастлив ли другой человек. Каждый должен вести одиночную внутреннюю борьбу за свое собственное счастье.
