Славные дни Отто фон Бисмарка как государственного деятеля остались позади. Он достиг своей цели, стал самым могущественным в Европе, в его стране им восхищались, по крайней мере в первое время. Однако он видел угрозу со всех сторон, и хуже всего была реваншистская Франция. Как же теперь переставлять фигуры на внешнеполитической шахматной доске?
Он выбрал оборонительную стратегию. Бисмарк понимал, что, если ему удастся создать альянс, в котором объединятся важнейшие европейские страны, это помешает его противникам сделать то же самое. Таким образом, новые альянсы призваны были защитить новорожденное Германское государство от преждевременного заката. Довольно скоро после заключения мира с Францией Бисмарк пригласил в Берлин австрийского императора Франца Иосифа и русского императора Александра II. Там они образовали «союз трех императоров». Вот только двое из трех союзников находились в состоянии ссоры.
Во второй половине дня 13 июня 1878 года министры иностранных дел великих держав и воюющих стран начали прибывать в обновленный Берлинский дворец Бисмарка. Позднее Берлинский конгресс назовут самой блистательной мирной конференцией в Европе со времен встречи в Вене после Наполеоновских войн.
Конгресс продолжался целый месяц. Дружелюбный голос, острый язык – так отзывались о Бисмарке, который лично вел переговоры. В результате России пришлось уступить. Территория Болгарии уменьшилась в размерах, а Австро-Венгрия, которая выражала тревогу по поводу славянского национализма, получила под свой протекторат Боснию-Герцеговину.
Русский император воспринял окончательные результаты Берлинского конгресса как унизительное нападение со стороны того, кого он считал другом. «Союз трех императоров» ушел в историю, однако его еще пару раз пробуждали к жизни, а за ним последовали другие коалиции. В течение многих лет с этого момента европейская дипломатия находилась под влиянием этих оборонительных альянсов Бисмарка. На самом деле они способствовали необычайно долгому мирному периоду на Европейском континенте. Но подспудно тлели сильные эмоции, которые позднее, в 1914 году, вспыхнули в виде самой масштабной и кровопролитной войны, какой Европа до тех пор не знала.
Вот таким был политический климат, в котором созревали борьба за мир Берты фон Зутнер и планы Альфреда Нобеля относительно учреждения премии мира. Однако до того оставалось еще несколько лет.
* * *
Отношение Альфреда Нобеля к юной Софи Хесс никак нельзя было назвать мимолетным увлечением. Интонация писем, которые Альфред писал ей из своих поездок, становилась все более интимной. Весной 1878 года она приехала к нему в гости в Париж и осталась, когда он уехал на переговоры в Лондон. На тот момент они настолько сблизились, что она пользовалась его зубной щеткой, а он отслеживал ее менструации.
«Пиши мне, как ты проводишь свой день, куда ездишь кататься, что покупаешь…» – умолял Альфред, сидя в одиночестве в Westminster Palace Hotel в Лондоне в мае 1878 года, жалуясь, что внезапный взрыв на заводе в Ардире заставляет его на следующий день выехать в Шотландию. Добравшись туда и сделав необходимые дела, он заперся в комнате, прислушиваясь к завыванию ветра за окном и уносясь в мечтах далеко-далеко. «Дорогая Софихен… [я] думаю о тех приятных часах, проведенных мною в Париже в последние дни. Как у тебя дела, мое дорогое дитя, в отсутствие твоего старого медведя? Прядет ли твоя фантазия золотые нити вокруг будущего или же юная душа прогуливается по сокровищнице воспоминаний о прошлом?» Он заканчивает словами «с искренней надеждой, что у тебя все хорошо» и «Спокойной ночи!».
Щедрость Альфреда не знала границ. Временами Софи впадала в меланхолию и плохо себя чувствовала. В августе, когда Альфред был завален работой в Париже, он отправил ее на несколько недель на воды в Швальбах под Висбаденом с компаньонкой на жалованье (компаньонку Софи меняла два раза) и собственной кухаркой. Он даже намеревался послать из Парижа врача, который бы следил за ее здоровьем. Едва у него появлялось свободное время, он начинал бегать за покупками по бутикам Парижа, менял купленное ею пальто, забирал из ателье пошитое по ее заказу платье.
Но вот внезапно ему пришла телеграмма от Софи, написанная по-французски. И сразу же в его сердце запустили когти мнительность и ревность. Кто помогал ей в этом? Альфред написал быстрый ответ: «Не требуется большого ума, чтобы понять, кто составлял французскую телеграмму, которую Ты мне отправила. Он пишет хорошо, однако делает ошибки». Поскольку София проигнорировала вопрос, он повторил его в следующем письме: «Расскажи мне, если можешь, кто послал, вернее, написал за Тебя ту французскую телеграмму мне. Это болезненная недомолвка между нами, подорвавшая мое доверие к Тебе».
Альфред не мог не заметить, что у Софи редко находилось время писать ему раньше полуночи. Иногда писем не было по три дня. Чем она там занимается? Ему казалось, что он видит в словах ее письма налет сожаления. Она натворила что-то, о чем не может рассказать? Неужели забыла своего медведя?
«Не забудь в радостном угаре те приличия и человеческое достоинство, без которых женщина не может быть ни доброй супругой, ни настоящей матерью», – язвительно пишет он.
Но тут пришел ответ – телеграмму написала компаньонка. Альфред снова проникся доверием, продолжал писать ей каждый день, иногда по два раза на дню, как, по его мнению, должно быть между любящими. Он скучал. «Как мои мысли легко летят к Тебе, так и я сам хотел бы прилететь».
Он послал ей свою фотографию. Это был портрет, заказанный в известном фотоателье, предназначенный не только для Софи. В сентябре маме Андриетте исполнялось 75, и Людвиг предложил братьям сделать для нее фотоальбом. Он попросил Альфреда распорядиться. В альбоме предполагалось место для Роберта и Паулины с четырьмя детьми, а также для него и Эдлы с пятью детьми. «В сумме 13 мест», – написал Людвиг, предоставив Альфреду самому решить, «сколько всего нужно мест».
Сколько мест? Альфред все откладывал решение вопроса. В конце концов Людвиг опередил его и решил сам: всего четырнадцать мест, включая Альфреда в единственном числе.
Софи? Решится ли он представить ее родственникам? Он протянул ей мизинчик. «Если Ты будешь хорошей девочкой и вскоре поправишься, я попытаюсь устроить все так, чтобы Ты поехала со мной в Стокгольм»35.
Альфред считал, что Софи преувеличивает свои проблемы со здоровьем. Усталость и подавленность чаще всего связаны с тем, что у нее «неделя», считал он и пытался напомнить ей об этом. «Ты должна постоянно говорить себе, что существует… много тысяч людей на земле, которые куда больнее тебя и к тому же лишены всякой поддержки», – писал он.
На следующий день он мог потратить несколько драгоценных часов на поиски бутылочки специальной воды Franzensquelle только потому, что эта, как считалось, лучше для ее здоровья, чем та, которая есть в Швальбахе. И когда нужную воду найти в Париже не удалось, он заказал ее срочной почтой из Германии и переслал Софи.
Альфред надеялся, что на водах улучшится не только здоровье Софи, но и ее образовательный уровень. Компаньонку он задумал для того, чтобы Софи поучилась. Альфреда мучило то, что в ее письмах даже слово Monsieur написано неправильно. Он рекомендовал ей, что почитать, что изучить, справлялся, как идут дела. «Читаешь ли усердно?» Он советовал ей купить роман Бальзака, который легко читается. Тот назывался «Мемуары двух юных жен».
