Старший брат Роберт, оказавшийся на этот раз над конфликтом, предложил отправиться втроем в Баку. Альфред ответил: «Единственное, что могло бы привлечь меня туда, – это общество – Твое и, возможно, Людвига, – но в безводной пыльной пустыне с подошвой из нефти я не нахожу ничего привлекательного. Мне хотелось бы жить среди деревьев и кустов – безмолвных друзей, уважающих мой нервический нрав». Он просил его также передать привет старшему сыну Яльмару от «его старого дядюшки, который с изношенными зубами, выпавшими волосами и изъеденным тяжелыми думами мозгом всего лишь старая развалюха»37. Альфред был явно не в форме.
К концу мая финансовое положение нефтяной компании стабилизировалось. Когда кредиторы внезапно снова заулыбались, Людвиг попытался проанализировать драматические события прошедших месяцев и собрать силы для честной реакции. Альфреду он написал следующее: «Когда я пишу обо всем этом триумфаторским тоном, не думай, что в моем сердце нет места для благодарной памяти о той услуге, которую Ты оказал мне. <…> К сожалению, всякая медаль имеет две стороны. Тревога, которую Ты испытал, недоверие, проникшее в Твою душу, отбрасывают длинные тени, которые не исчезнут, пока наше солнце не поднимется высоко над горизонтом»38.
Нервы Альфреда не выдержали этого последнего выпада. «Моя сговорчивость ни в коей мере не означает моего доверия к предприятию. Напротив, я считаю, что вас ждут довольно трудные времена в течение нескольких месяцев, и чем больше я смотрю на то, как вы обходитесь с финансами, тем больше у меня опасений. В течение всего года над вашими головами висел настоящий дамоклов меч, а ты, еще толком не выбравшись из пропасти, уже намереваешься снова увеличить ваши трудности! <…> Я говорю как Рислер-старший в романе Доде: “J’ai pas confiance”
[45]»39.
В течение нескольких недель Альфред приходил в себя, а потом попытался еще раз изложить свою мысль в более спокойном тоне. Его суровая критика никак не была нацелена на то, чтобы умалить «то восхищение, которое твое исполинское детище в России вызывает и должно вызывать». По словам Альфреда, их размолвка сводилась к одному-единственному простому вопросу: «Ты сначала строишь, потом изыскиваешь средства, я же, напротив, предлагаю в будущем всегда в первую голову находить средства, а уж потом расширяться»40.
* * *
В самый разгар братской перепалки Альфред Нобель получил посылку из Грузии, которая хотя бы на время подняла ему настроение. Берта фон Зутнер по-прежнему жила со своим Артуром на Кавказе. Вместе они были счастливы, несмотря на многочисленные испытания в добровольном изгнании. Пара пыталась прожить на гонорары от статей в европейских газетах, а также давая уроки языка и игры фортепьяно, но доходы их оставались скромными, а образ жизни соответствующим. «Случались дни – не часто, но и не раз, – когда мы оставались без ужина, но таких дней, когда мы не шутили, не ласкали друг друга и не смеялись, – таких не было», – пишет в своих мемуарах Берта фон Зутнер.
Чета Зутнер жила по-спартански, им едва удавалось наскрести денег на оплату жилья. Если деньги оставались, они тратили их на газеты и книги, которые читали вместе с ясно выраженной целью помогать друг другу в душевном развитии. «Мы познали два источника радости, без которых не желали бы обходиться: радость быть вместе и радость от умственных трудов».
Они жили той жизнью, о которой всегда мечтал Альфред.
После снискавшего успех романа с продолжением Берта фон Зутнер решилась всерьез взяться за писательство и опубликовала, хотя и анонимно, серьезное философское эссе. В апреле 1883 года Альфред Нобель у себя в Париже получил экземпляр Inventarium einer Seele (Инвентаризация души) с приветом из Тбилиси. Судя по его ответному письму, до этого момента они не общались. Альфред Нобель был совершенно сражен. «Я по-прежнему очарован Вашей изысканной книгой, – писал он в ответ. – Какой стиль, какие глубокие и живые философские мысли. Огромное спасибо за удовольствие прочесть Вас!» Он вспоминал дни в Париже в 1875 году. Заканчивая традиционными вежливыми фразами, он добавил, что глубокая преданность, которую он испытывает, пробудилась «от воспоминаний и восхищения, которое никогда не угаснет»41.
В книге перед ним предстала совсем иная Берта фон Зутнер. Классиков романтизма она оставила позади, отдавшись всему современному. Берта восхищалась откровенным натурализмом Золя с тем же пылом, с каким Альфред его презирал. Истина любой ценой – таков ее новый моральный идеал. В битве между Церковью и наукой она, разумеется, выбрала позицию против метафизики, за доказательное и истинное.
Одним из идолов Берты фон Зутнер стал теперь Чарльз Дарвин. Как и у многих других, эволюционная теория легла в основу всего ее взгляда на общество. Берта превратилась в доморощенного философа с прогрессивно-оптимистическим настроем, убежденного в том, что по законам природы все постоянно развивается в лучшую сторону. Эволюция не только дает объяснение зарождению человека. Она, по мнению Берты фон Зутнер, постоянно ведет человечество ко все более высокому уровню утонченности, от зверства к гуманности, от ненависти к любви.
Законы природы действуют и в отношениях между народами, писала в своей книге Берта фон Зутнер. Она утверждала, что существует эволюционный процесс мира, где «воинственные племена постепенно уступают место мирным нациям» и где «ненависть между народами исчезает за счет распространения космополитических идей». Все это, по ее мнению, лишь часть непрестанного естественного развития на пути к вечному миру.
Эти строки точно написала не та Берта фон Зутнер, которая несколькими годами ранее восхищалась русскими солдатами во время войны с турками.
Один пассаж она, похоже, адресовала лично Альфреду Нобелю. Описывая иные процессы, которые могли бы привести к миру, Берта выражает надежду, что «однажды открытие все более мощного оружия разрушения… наконец-то благодаря – кто знает – какому-либо электродинамическому или магнетическому взрывному устройству сможет мгновенно уничтожить целую армию и тем самым свести на нет всю стратегию и сделает объявление войны невозможным»42.
Берта фон Зутнер нашла дело всей своей жизни: борьбу за мир.
* * *
Одна и та же «истина» встречается во многих книгах и статьях об Альфреде Нобеле. Она связана с Бертой фон Зутнер и запущена в оборот еще в 1926 году, в самой первой книге, посвященной истории Нобелевского фонда. Звучит она так: утверждение, что Берта фон Зутнер была вдохновителем Нобелевской премии мира, неверно, «во всяком случае, в высшей степени преувеличено», и заявляет об этом только она сама.
Можно представить снисходительную усмешку. Как могла Берта фон Зутнер подумать, что ее незамысловатые идеи повлияли на великого Альфреда Нобеля? «Мечты Нобеля о мире между народами относятся к годам его молодости», – заявили биографы, утверждая, что Нобель стал пацифистом еще в те времена, когда зачитывался в Петербурге стихами певца мира Шелли. Тогда, в 1926 году, подчеркивалось, что в письмах Нобеля этого периода можно заметить, «как он все время возвращается к этой картине будущего»43.
