Пригород разросся – от 300 жителей тогда до 50 000 сегодня. Уровень безработицы достигает 19 процентов, а количество насильственных преступлений в три раза выше, чем в целом по стране. Бедность и маргинализация принимают такие размеры, что мэр Севрана устроил несколько лет назад голодовку в палатке перед зданием Национального собрания, требуя повышения государственных пособий для проблемных районов Франции.
Кроме того, Севран относится к тем местам во Франции, где идет активная вербовка исламистов. В последний год французские органы безопасности усилили слежку. И не без причин. На следующий день после моего визита Париж сотрясут шесть скоординированных взрывов, организованных исламистами. Они унесут жизни 130 человек.
Собственность Альфреда Нобеля расположена в самом центре Севрана. После продажи жилой дом стал конторой муниципалитета, и остается в этом качестве до сих пор. Мемориальная четырехугольная гравированная металлическая табличка на стене в честь бывшего владельца здания. Я огибаю полукруглый выступ, где у Нобеля была бильярдная, а у муниципалитета Севрана сейчас зал торжественной регистрации браков. Позади, за зеленым забором, скрывается любимая лаборатория Альфреда Нобеля.
Здание обветшало. На фасаде кое-где обвалились кирпичи, разбитые окна заложены фанерными панелями разных оттенков. Пробравшись через дикие заросли сорняков к полуоткрытой железной двери на задней стороне, я осторожно вхожу внутрь. Потрескавшийся цементный пол усыпан осколками оконного стекла и невероятным количеством всякого хлама – сломанные поддоны, колченогие стулья, покрытые слоем пыли банки от напитков и разорванные картонные коробки. С потолка свисают проржавевшие люминесцентные лампы.
Позднее сотрудник муниципалитета Севрана, ответственный за информационную работу, будет уверять меня, что лабораторию Альфреда Нобеля планируется отреставрировать в ближайшем будущем. «Думаю, Альфред сказал бы, как и я, – у вас есть более важные дела», – хочется мне ответить.
Здесь Альфред Нобель предполагал реализовать все свои мечты. Этого не произошло. Я спотыкаюсь о ржавый скелет допотопного компьютера. О XIX веке напоминает лишь обезображенное бюро темного дерева. Трудно не впасть в сентиментальность. Что же здесь произошло?
Понадобится еще немало времени, прежде чем у меня сложится целостная картина81.
* * *
Кризис, все же охвативший в конце концов нефтяную компанию, застал Альфреда Нобеля врасплох. Перепад оказался слишком резким. Людвиг утверждал, что с финансами все в порядке. Летом 1886 года на этом фоне Альфред решился попросить Людвига вернуть часть одолженных ему средств. Все стороны договорились наконец о создании треста, объединившего немецкие и британские динамитные компании, и Альфреду нужны были его деньги для покупки акций82. Он сделал все что мог, продал за бесценок свои шведские акции. Однако средств не хватало, а время поджимало.
Людвиг уперся. Почему именно сейчас? Лето для нефтяной компании – самое трудное время, к тому же на нефтяном рынке очередной спад в результате перепроизводства и падения цен, писал он Альфреду. Промышленное производство – не самое простое место для вложения капитала. Тут требуется терпение, если хочешь, чтобы твое детище дожило до следующих поколений. Людвиг не удержался от шпильки в адрес брата: «Бездетный мужчина, как ты, возможно, имеет об этом совершенно иные представления, нежели тот, у кого многочисленная семья, как у меня»83.
Альфред отказывался понимать. Несколько раз он выворачивался наизнанку, чтобы спасти от банкротства Товарищество братьев Нобель. Разумеется, он не потребовал бы вернуть свои деньги, если бы сам в них остро не нуждался. А как же иначе?
Акции Альфреда в нефтяной компании теперь стоили порядка семи миллионов франков. Продавать их он не собирался. Ему просто потребовались те 1,3 млн франков, которые он одолжил брату сверх того. Потрясенный, он написал Роберту, желая предупредить его. Альфред называет Людвига «самым безголовым» среди всех, когда-либо занимавшихся делами на таком уровне. «Я давно подозревал, что оно [русское дело] летит в тартарары по сильно наклонной плоскости», – писал Альфред. Эту правду он не желал скрывать от Роберта. Альфред, не имевший семьи и привыкший довольствоваться малым, пережил бы утрату своего состояния. «Для Тебя же вопрос стоит очень серьезно», – писал Альфред. Вскоре Роберт потребовал от нефтяной компании свои 150 000 франков84.
Людвиг пришел в отчаяние. Неужели Альфред и Роберт решили предать его в такой момент? Его охватила безграничная горечь. Людвиг сделал вывод, что братья сговорились против него, сыграв на руку врагам компании, «немецким евреям» (читай: Ротшильду). Он написал возмущенное письмо Альфреду на десяти страницах. «Что может быть естественнее моего требования, чтобы вы оба, вместе со мной основавшие предприятие, которое носит наше имя, не бросали его на произвол судьбы, а упорно и спокойно выдержали трудности, пока не настанут лучшие времена?» Людвиг заверял, что действительно готов выплатить им долги, что ему легче продать все свои дома, чем продолжать ссориться по этому поводу, но «в Петербурге сейчас не найдется покупателя ни на что». Разве они не понимают, что «всякая промышленная деятельность зависит от конъюнктуры рынка? …за сытыми годами следуют голодные; и посему всякий разумный человек не должен сомневаться, отбрасывать все, думая лишь о спасении самого себя»85.
Измена Роберта не стала для Людвига экономической катастрофой. Крошечная доля старшего брата не угрожала предприятию. Но Альфред! Людвиг умолял отсрочить выплату долга под залог своих домов в Санкт-Петербурге. Несмотря на неустойчивый рынок, это была не самая плохая компенсация. Дом Людвига на набережной Невы, похожий скорее на дворец, имел девятьсот квадратных метров площади, а также контору, зимний сад на двух уровнях и один из самых импозантных салонов в городе.
«Предложение принято», – сухо ответил Альфред. Он ясно дал понять Людвигу, что рассматривает крах Товарищества как вопрос времени. Не может же брат всерьез предполагать, что Альфред «обречет себя на бедность, чтобы помочь компании прогореть медленнее, чем без него»? В общении между братьями установился ледяной тон.
Людвиг ответил, что решать Альфреду. Если тот будет настаивать на возврате долга, Людвиг готов немедленно продать свои дома за любую цену.
На это последнее заявление Альфред не ответил. Старший сын Людвига Эмануэль, взявший на себя часть отцовских дел, попытался вмешаться в переписку в более мягком тоне. Само собой, все долги будут оплачены, подчеркивал он. Проблема лишь в том, что Альфреду и Людвигу деньги нужны одновременно. «Я прекрасно понимаю, что и Ты, и папа оказались в трудной ситуации»86.
Несколько недель спустя Людвиг и Альфред пересеклись в Лондоне. Встреча закончилась катастрофой. Альфред выплеснул эмоции в своем письме Роберту. Если кто-то смешивает дела и чувства, то точно не он, подчеркнул Альфред. Впредь он не желает напрямую иметь дела с Людвигом. В Лондоне брат повел себя «в высшей степени оскорбительно и грубо». Альфреду не раз доводилось участвовать в деловых тяжбах, но «никогда ранее, – сетовал он, – со мной не обращались столь бесцеремонно. Это нисколько не помешает мне прийти ему на помощь, но я предпочту делать это через посредника»87.
