Все кончилось тем, что от идеи с портретами отказались совсем.
Роберт настаивал, что имущество Андриетты следует продать с аукциона. Альфреду эта мысль не понравилась, но вскоре в газетах появилось объявление о домашнем аукционе на Хамнгатан, 20. Все пошло с молотка, от щипцов для сахара до персидских ковров, будуарных зеркал и двуспальной кровати красного дерева имперских размеров9.
Слухи о наследстве распространились быстро. К Альфреду Нобелю обратился профессор математики Стокгольмской высшей школы (ныне Стокгольмский университет) по имени Йоста Миттаг-Леффлер. Он апеллировал к «известному интересу» Альфреда, который тот питает «к механическим и математическим наукам». Хотя в первую очередь, конечно, к его бумажнику. Дело в том, что Высшей школе удалось привлечь выдающийся математический талант из Санкт-Петербурга, знаменитую Софью Ковалевскую. Теперь же Ковалевская получила интересное предложение из родного города, на которое, похоже, намеревается ответить согласием. «Для Швеции будет большой потерей, если она покинет нас», – писал Миттаг-Леффлер. Если Нобель сочтет возможным поучаствовать в учреждении достойной профессуры в Стокгольмской высшей школе, Софья Ковалевская наверняка останется.
Альфред ответил ему из Парижа, упомянув о своих планах по созданию благотворительного фонда. Однако данный фонд будет носить имя его матери и поэтому следовать ее (а не его) приоритетам и интересам. А профессура в области математики к ним точно не относится. Альфред приводит и другие возражения. «По моему глубокому убеждению, госпожа Ковалевская, которую я имею большую честь знать лично, куда лучше подходит для Петербурга, нежели для Стокгольма, – пишет он. – В Петербурге женщин ждут более широкие перспективы, а предрассудки, эта европейская тухлятина, там сведены до минимума. Госпожа Ковалевская не только выдающийся математик, но к тому же в высшей степени одаренная и симпатичная личность, которой хочется пожелать чего-то иного, нежели сидеть с обрезанными крыльями в тесной клетке».
Через некоторое время поползли слухи, будто Миттаг-Леффлер и Нобель боролись за сердце Софьи Ковалевской. Этим соперничеством якобы объясняется, почему Нобель не выделил Стокгольмской высшей школе средств на математику (а позднее – почему математика не удостоилась собственной Нобелевской премии). Однако, если верить биографу Миттаг-Леффлера норвежцу Арильду Стубхаугу, все было далеко не так. Миттаг-Леффлер и Нобель придерживались различных взглядов на вопрос о будущем карьеры для Софьи Ковалевской, но ни о каком «любовном треугольнике» речь не шла. Просто сошлись двое мужчин, придерживавшихся необычных для своего времени взглядов на интеллектуальные способности женщин10.
Пожалуй, следует добавить: не всех женщин.
* * *
После истории с новым любовником Альфред Нобель ясно дал понять Софи Хесс, что их отношения «точно» закончились. Он выставил жесткие условия. Если они и будут видеться, то в будущем это должно происходить в нейтральном месте, не в Вене. Однако метания Альфреда доходили по сути своей до патологии. Несколько месяцев спустя он все же отправился в Вену и к тому же, похоже, получил удовольствие от визита, позднее он благодарил ее за то, что ему действительно удалось отдохнуть. Софи сняла квартиру (которую Альфред оплатил). Квартира оказалась слишком велика, но задним числом Альфред похвалил ее, как мило и практично она все там обустроила. «Теперь тебе по большей части не хватает только двух мужей – одного для Тебя и одного для Беллы [собаки]», – писал он позднее, словно желая обозначить дистанцию.
Роман Берты фон Зутнер «Долой оружие!» Альфред взял с собой. В Восточном экспрессе на обратном пути в Париж он наконец-то смог спокойно прочесть его. Яркое и детальное описание ужасов и страданий войны захватило его, увлекло берущими за душу сценами из Датско-прусской и Франко-прусской войны. Наверняка он улыбнулся диалогу двух великих держав:
Я вооружаюсь ради обороны;
Ты вооружаешься с целью нападенья.
Мне нельзя иначе: глядя на тебя,
Я вооружаюсь лишь из опасенья.
Так будем вооружаться мы обе,
И вооружаться все больше и больше
[54].
В заключительном монологе Марты, главной героини, слышался голос самой Берты. Марта говорила о том, как нужны борцы за мир, «которые стараются разбудить человечество от продолжительного сна варварской дикости и сознательно, дружно сплотиться вместе, чтобы водрузить белое знамя. Они призывают: “Война войне”, а их лозунг – единственное слово, которое могло бы еще спасти Европу, стремящуюся к своей погибели путем бесконечных вооружений, это магические слова: “Долой оружие!”»11.
Вернувшись домой, Альфред по-прежнему оставался под впечатлением прочитанного. В начале апреля 1890 года он выразил свои чувства в письме, которое отправилось в Австрию, в замок Харманнсдорф:
Дорогая Баронесса и Друг!
Только что закончил чтение Вашего восхитительного шедевра. Говорят, что существует две тысячи языков, что на 1999 больше, чем нужно, однако не найдется ни одного, на который не стоило бы перевести Вашу изысканную работу, дабы ее можно было бы прочесть и осмыслить.
Сколько времени Вам понадобилось, чтобы создать это чудо? Вам придется рассказать мне об этом, когда я буду иметь честь и счастье пожать Вашу руку, руку отважной амазонки, столь мужественно объявившей войну войне.
Однако Вы неправы, когда восклицаете «Долой оружие!», ибо сами пользуетесь оружием, и Ваше оружие – очарование Вашего стиля и величественность Ваших идей – способно завести куда дальше, чем ружья… [пушки] и прочие сатанинские выдумки.
Yours forever and more than ever
[55].
А. Нобель12.
* * *
За то время, что Альфред Нобель находился в Вене, французское Министерство внутренних дел снова взяло на мушку странного шведа, чьи стрельбы и производство пороха в пригороде Парижа вызвали столько подозрений годом ранее. Судя по свежим телеграммам, нобелевский завод в Италии (Авильяна) получил от итальянского правительства заказ на 450 000 килограммов баллистита. На компаньона Альфреда Поля Барба обрушились новые вопросы. Правда ли, что его динамитный консорциум Société Centrale de Dynamite производит бездымный порох для враждебного Франции Тройственного союза (Германия, Австро-Венгрия и Италия)? Ведь нобелевский завод в Италии входит в его трест.
Барб уклонился от ответа. Инсинуации в прессе становились все острее. «Что и подумать о господине Альфреде Нобеле – иностранный химик, hospes hostis (враждебный гость), как гласит античное изречение, – окруженный вниманием, заботами и симпатиями, ставший кавалером ордена Почетного легиона? Что подумать об этих французских депутатах [Поль Барб и члены его правления]… преспокойно изучающих свой бездымный порох в тени нашего порохового завода в Севране, тот самый порох, которым в настоящий момент заряжаются и будут согласно контракту еще двенадцать лет… заряжаться ружья, направленные против нас?» – писал возмущенный журналист в республиканской газете Le Radical13.
